— Нет, что вы, — поспешно ответил я. — Напротив, мы теперь гораздо лучше понимаем общую картину.

Дьюри вновь скептически глянул на Крайцлера:

— А вы, доктор? Вы тоже лучше понимаете? Что-то, я смотрю, вы не слишком разговорчивы.

Крайцлер хладнокровно выдержал на себе его сверлящий взгляд. Я знал, что этому человеку от земли вряд ли удастся смутить такого закаленного завсегдатая скорбных домов, как Ласло.

— Боюсь, я слишком увлекся вашим рассказом, — сказал Крайцлер. — Осмелюсь заметить, вы, мистер Дьюри,  весьма красноречивы.

Дьюри сухо рассмеялся:

— Вы имели в виду — для фермера? Это заслуга матери. По вечерам она заставляла нас делать уроки часами. Так что я уже в пять лет выучился и читать, и писать.

В признание заслуги Крайцлер нагнул голову:

— Похвально.

— Только моим рукам этого не объяснишь, — ответил Дьюри. — Она при каждой провинности охаживала их розгой… впрочем, я опять отвлекаюсь. Вы хотели узнать о судьбе моего брата.

— Да, — ответил я. — Но вначале скажите — каким он был? Вы упомянули, что он был странный… В каком смысле?

— Яфет? — спросил Дьюри, укрепив наконец колесо на оси. — А как ему им не быть? Чего вы хотите от ребенка, рожденного во гневе, нежеланного обоими родителями? Для матери он был символом дикарства и похоти отца, а для него самого… для него, как бы ни желал он иметь детей, Яфет служил вечным напоминанием об унижении. О той ночи, когда страсть превратила его в животное. — Взяв длинный шест, Дьюри ловко выбил из-под оси разбрасывателя кучку камней, и вся конструкция грузно рухнула на земляной пол и прокатилась несколько футов. Удовлетворившись плодами трудов своих, Дьюри сменил шест на лопату и продолжил: — Мир полон ловушек для мальчика, предоставленного самому себе. Я как мог старался помочь Яфету, но когда он достаточно подрос, чтобы стать мне настоящим другом, меня отправили работать на соседнюю ферму и с тех пор мы редко виделись. Я знаю, что он пережил в том доме то же, что и я, и даже сильнее. И мне до сих пор жаль, что я не смог тогда сделать для него больше.

— Он когда-нибудь рассказывал вам, — спросил я, — о том, что же там происходило?

— Нет. Но кое-что я видел своими глазами. — Дьюри принялся сгребать в разбрасыватель навоз из соседних стойл. — По воскресеньям я всегда старался побыть с ним хоть немного, пытался убедить, что жизнь, в сущности, — хорошая штука, что бы ни происходило дома. Я научил его лазать по скалам, и мы проводили в горах дни и ночи. Но в конце концов… Я до сих пор убежден, что ни один человек на свете не мог бы хладнокровно противостоять моей матери.