Он продолжает печатать, затем разворачивается ко мне в кресле, кивает.

– Они проверили Сеймон и сказали, что с ней все в порядке. Благодаря тебе, Че. Мы тобой гордимся.

Он встает, неловко обнимает меня одной рукой и снова садится.

– Они оставят ее под наблюдением на несколько часов. Семейный врач ее тоже осмотрит.

У меня в кармане пищит телефон. Я отключаю звук, даже не взглянув на экран.

– Ты еще что‐то хотел? – Дэвид разворачивается в кресле обратно к компьютеру, но продолжает смотреть на меня.

– Да.

Я сажусь на диван у окна. Снова встаю, подхожу к окну.

– В чем дело? – спрашивает Дэвид, не глядя на меня. Он что‐то читает на экране, потом снова принимается печатать.

– Моя сестра – чудовище, – говорю я. Все мое тело словно налито свинцом. Кажется, что оно мне больше не принадлежит.

– М-м, – отвечает Дэвид, стуча по клавишам.

– Моя сестра – чудовище, – повторяю я уже громче.

– Что ты сказал?

– Она… – Я осекаюсь. – Она положила арахисовое масло в смузи, который они с Сеймон пили. Я думаю, она пыталась убить Сеймон.

Дэвид больше не смотрит на экран своего компьютера.

– Роза. Она не нейротипична. Я знаю, что вы не хотите об этом слушать. У нее антисоциальное расстройство личности.

Я рассказываю ему о морской свинке Апиньи, о паспорте. Рассказываю об ужасных вещах, которые говорила Роза.

Он наклоняется вперед, смотрит на меня так же внимательно, как Роза. Он не моргает. Я все говорю, он меня не перебивает.

– Ее волнуют только ее собственные желания. Я не знаю, как ее остановить. Однажды она кого‐нибудь убьет. Я не знаю, что делать…

У меня болит горло. Мозг. И сердце. У меня горят глаза. Я не могу больше произнести ни слова. Я плачу. Вытираю слезы. Я страшно зол. На Розу, на то, что у меня глаза на мокром месте, на Дэвида, на Салли. Я ору. У меня по лицу текут слезы. Я трясусь и ору. Тогда Дэвид обнимает меня, крепко сжимает, укачивает, шепчет «Ну все, все, все». Это работает.