Дуэйн бегло перебрал громоздившиеся на столе стопки счетов, писем, вырезок из чикагских и нью-йоркских газет и журналов – главным образом это были статьи о шахматах, – карикатур из «Нью-йоркера», подержал в руках две одинаковые рамки: в одну из них дядя Арт вставил фотографию своей второй жены, а в другую – рисунок Леонардо да Винчи, изображающий машину, отдаленно похожую на вертолет, погладил пальцами гладкую поверхность банки со стеклянными шариками для игры и с грустной улыбкой взглянул на другую, полную красных лакричных леденцов – его любимого лакомства. Здесь же валялись старые чеки, списки членов профсоюза завода «Катерпиллер», списки нобелевских лауреатов и великое множество других бумаг и бумажек. Но дневника не было.

Ящики в этом столе, естественно, отсутствовали. Дуэйн внимательно осмотрел комнату, прислушиваясь к звукам, доносившимся из спальни: Старик, похоже, рылся в ящиках – наверное, искал белье и носки.

Времени у Дуэйна было немного.

Где дядя Арт мог хранить дневник? Может быть, в спальне? Нет, он не стал бы писать в постели и наверняка делал это, сидя за рабочим столом. Но на столе тетрадей нет. И ящиков тоже нет.

«Книги… – Дуэйн опустился в старое кресло, отметив про себя, как сильно стерся лак на подлокотниках, отполированных руками дяди Арта. – Он вел записи каждый день… Возможно, каждый вечер, сидя здесь… Так… Дядя Арт был левшой…»

Дуэйн вытянул в сторону левую руку.

Пальцы коснулись одной из нижних полок, находившейся возле левой опоры импровизированного стола. Книги стояли в два ряда, причем корешками в противоположные стороны. Ближе к столу оказались несколько переплетенных, но не имевших названий томов. Дуэйн вытянул один из них: кожаный переплет, плотная дорогая бумага, примерно полтысячи страниц… И ни одной напечатанной буквы – лишь от руки, убористым почерком написанные строки, выведенные старомодной авторучкой. Множество страниц, заполненных текстом, который оказался совершенно нечитабельным…

Дуэйн раскрыл том и, привычным жестом поправив очки, склонился над ним. Все записи были сделаны не на английском, а на какой-то фантастической смеси арабского и хинди: каждая строчка – сплошной забор из крючков, палочек, росчерков и причудливых орнаментов, не поддающаяся расшифровке вязь незнакомых символов. Ни одного пробела между словами. Но над каждым массивом текста были проставлены цифры, и они-то как раз зашифрованы не были. На одной из страниц Дуэйн прочел: «19.3.57».

Дядя Арт часто говорил, что принятая в Европе, да и в остальном мире, манера датирования записи – сначала указывать число, затем месяц и только потом год – более разумна, чем американская. «От малого к большему, – сказал он племяннику, когда тому было лет шесть. – В этом есть чертовски много здравого смысла». И Дуэйн всегда был с ним согласен. Таким образом, эта запись была датирована девятнадцатым марта тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года.