Дети очень любили располагаться тут по вечерам и знали, что рано или поздно взрослые тоже перейдут из патио сюда. С большой, как теннисный корт (хотя, нужно заметить, никто из ребят, за исключением Дейла и Дуэйна, не мог похвастать тем, что видел настоящие корты), расположенной на нескольких уровнях, с несколькими переходами и лестницами веранды открывался вид на дорогу и поля мистера Джонсона. Ее южная сторона выходила на подъездную аллею, плавательный бассейн, устроенный дядей Генри, и лес. Поздней осенью, когда деревья теряли листву, было видно даже Страстное кладбище. С восточной стороны располагались амбар и сеновал. Здесь Дейл всегда воображал себя средневековым рыцарем, стоящим на крепостной стене, и обозревал тесное скопление хлевов, настилов и лотков для корма, курятников и еще каких-то сооружений с таким же видом, с каким маршал обозревает фортификационные укрепления.

На веранде тоже стояли адирондакские кресла – массивные, странно удобные конструкции из деревянных реек, новая партия которых каждую зиму появлялась на свет в мастерской дяди Генри, – но ребята, разумеется, предпочитали гамаки. Два из них были укреплены на металлических стойках, а один подвешен к деревянным кронштейнам, служившим одновременно креплениями для ламп, освещавших двор. Первыми в гамаках оказывались обычно Лоренс, Кевин и Майк и, разом в них свалившись, принимались бешено раскачиваться. Матери в страхе отводили глаза, отцы повышали голос, предупреждая об опасности, но поскольку до сих пор никто оттуда еще не сваливался… Правда, дядя Генри клялся, что одним летним вечером задремал в гамаке, и, когда на следующее утро его разбудил своим кукареканьем Бен – самый большой петух в курятнике, – он, ничего не подозревая, шагнул к ванной – по крайней мере, он думал, что там находится ванная, – и оказался лежащим на куче пищевых объедков, сваленных в кузове одной из машин.

Ребята толкались, раскачивались в гамаках, болтали и смеялись, напрочь забыв о том, что собирались еще вернуться на пастбище и немного потрудиться в поисках пещеры бутлегеров. К тому же на улице смеркалось. Небо стало темно-синим, на нем появились первые крупные звезды, и стволы деревьев, расположенных к югу от пруда, слились в одно черное пятно. То тут, то там замелькали огоньки светлячков. Хор лягушек в расположенном ниже по склону пруду завел свои унылые песни. В сарае зашуршала соломинками невидимая ласточка, и где-то в глубине леса заухала сова.

Наступивший вечер приглушил тон беседы взрослых до тихого дружелюбного бормотания, и даже голоса детей зазвучали тише, а потом и вовсе смолкли. Над домом повисла тишина, нарушаемая только поскрипыванием гамаков да обычными ночными звуками, доносившимися из-за холма. Небо усыпали звезды.