Харлен пригнулся, в последнюю долю секунды заметив натянутую в качестве бельевой веревки проволоку, которая вполне могла оставить его без головы, вильнул влево, чтобы не врезаться в фонарный столб, при этом чуть не упал с велосипеда, поскольку левая рука все еще была в повязке, но удержался и помчался вдоль подъездной аллеи к дому Стеффни. Попавшийся ему навстречу темный сарай он объехал чуть не за милю и резко затормозил рядом со ступеньками, в четырех футах от ярко горящего фонаря.

В половине квартала отсюда темный силуэт труповоза с высокими бортами взревел двигателем и тронулся в направлении Харлена, в туннель ветвей, нависших над пустынной улицей. Фары не горели.

Джим Харлен спрыгнул с велосипеда, одним прыжком одолел пять ступенек и налег на звонок.

Грузовик наращивал скорость. Теперь он был уже не больше чем в двухстах футах, двигаясь по той же стороне широкой улицы. Дом Стеффни располагался в шестидесяти – семидесяти футах от обочины и был отделен от мостовой вязами, широкой лужайкой и несколькими клумбами. Но Харлен не мог бы почувствовать себя счастливым, даже если б их разделяли противотанковые надолбы и крепостной ров, заполненный водой. Он забарабанил по двери кулаком здоровой руки, в то же время нажимая на звонок локтем забинтованной руки.

Дверь широко распахнулась. На пороге, в ночной рубашке, стояла Мишель Стеффни, свет, падавший на нее сзади, делал почти прозрачным тонкий батист и создавал вокруг рыжей головки золотой ореол. В обычных условиях Джим Харлен постарался бы подольше насладиться таким зрелищем, но сейчас он пулей пролетел мимо нее прямо в холл.

– Джимми, что ты… эй!

Харлен промчался мимо.

Мишель закрыла дверь и гневно уставилась на него.

Харлен помедлил около торшера, нервно оглядываясь. Он был дома у Мишель всего три раза – по одному разу в год, на ее дне рождения, который приходился на четырнадцатое июля и которому она сама и члены ее семьи придавали большое значение. Но он довольно хорошо помнил этот дом: большие комнаты, высокие потолки, широкие окна. Слишком много окон. Пока он ломал голову над тем, нет ли здесь ванной комнаты или еще какого-нибудь помещения с глухими стенами на первом этаже, но зато с многочисленными замками, на верхней площадке лестницы появился доктор Стеффни.

– Могу ли я вам чем-нибудь помочь, молодой человек?

Харлен тут же напустил на себя вид «сиротинушка-на-грани-слез», причем удалось ему это без особого труда, и рыдающим голосом почти без пауз выпалил:

– Моей мамы нет дома, и никого не должно было быть дома, но, когда я вернулся после бесплатного сеанса – его отменили, наверное, из-за дождя, – там, на втором этаже, была какая-то незнакомая дама, и какие-то люди преследовали меня на улице, и за мной погнался грузовик, и я… вы не могли бы помочь мне? Пожалуйста.