Мать не обернулась. Ее спина выражала то же молчаливое возмущение, как это бывало при стычках с отцом.

Он попробовал суп: еще слишком горячий.

– Правда, ма, – снова начал Харлен. – Они не имели в виду ничего такого. Они просто…

– Не надо объяснять мне, что именно они имели в виду, Джеймс Харлен, – оборвала она его, наконец обернувшись: одна рука поддерживает другую, устремленную вертикально вверх. – Я понимаю оскорбление, когда слышу его. Вот чего они не понимают, так это того, что тебе только показалось, будто ты кого-то там увидел. Это они не понимают, что доктор Армитадж из больницы сказал, что у тебя очень серьезное ранение головы… геми… гемо…

– Гематома мозговой оболочки, – договорил за нее Харлен.

Теперь суп был достаточно холодным.

– Очень серьезная контузия, – закончила она. – И доктор Армитадж предупредил меня, что, возможно, у тебя будут… как их там?.. да, галлюцинации. Ведь ты видел не кого-то знакомого? Не кого-то реального?

«В мире полно реальных людей, которых я не знаю», – хотел было ответить Харлен, но не стал обострять ситуацию: на сегодня, пожалуй, достаточно.

– Не-а, – сказал он.

Мать кивнула, как будто поставила точку. Докурив сигарету, она обернулась к окну кухни.

– Хотела бы я знать, где были эти высокочтимые джентльмены, когда я проводила в больнице двадцать четыре часа в сутки рядом с твоей кроватью, – пробормотала она.

Харлен сосредоточился на супе. Затем направился было к холодильнику, но там стояла единственная упаковка молока, которая хранилась с незапамятных времен, и он не имел ни малейшего желания открывать ее. Мальчик налил в стакан воды из-под крана.

– Ты права, мама. Но я очень рад видеть тебя дома.

Внезапное движение спины подсказало ему, что эту тему лучше не затрагивать.

– Ты не собираешься заглянуть в салон к Адели, чтобы уложить волосы? – предпочел спросить он.

– Если я отправлюсь туда, ты, наверное, вызовешь этого копа, чтобы подтвердить, что я плохая мать.

В ее голосе звучал сарказм, которого Харлен не слышал со дня отъезда отца. Дым колыхался в воздухе вокруг ее темных волос и теперь в солнечном свете казался жемчужным нимбом.

– Мама, – заговорил Харлен, – сейчас светло. Днем я не боюсь ничего. Она не вернется в такое время.

В действительности он был полностью уверен в правильности только первого утверждения. Второе было ложью. Третье… этого он и сам не знал.

Мама коснулась пальцами волос, затушила сигарету в раковине.