– Нет. Я хочу сказать, что у отца есть автоматический пистолет сорок пятого калибра… вернее, полуавтоматический… Но отец держит его в нижнем ящике своего шкафа. И ящик запирает.

– Ты можешь взять его оттуда?

Кевин принялся мерить шагами пол курятника, продолжая тереть щеки.

– Это его боевое оружие! Это как… ну, как трофей… или сувенир от однополчан. Папа был офицером на Второй мировой и… – Кевин неожиданно замолчал и остановился. – Ты думаешь, оружие годится против того, что убило Дуэйна?

В полумраке согнувшаяся фигура Майка казалась присевшим перед прыжком большим животным. Но волнение, которое он испытывал, отражалось только в напряжении его позы, но никак не в голосе.

– Я не знаю, – произнес он так тихо, что его голос едва можно было разобрать за писком насекомых в саду позади курятника. – Но я думаю, что Рун и Ван Сайк являются частью всего этого, а никто не сказал, что их нельзя убить. Ты можешь принести пистолет?

– Могу, – после долгого молчания кивнул Кевин.

– А патроны к нему?

– Да. Отец держит их в том же ящике.

– Все оружие будем хранить здесь, – объяснил Майк. – Если понадобится, мы его заберем отсюда. У меня есть идея…

– А как ты? – спросил Дейл. – Твой отец ведь не ходит на охоту, так?

– Нет, не ходит, – согласился Майк. – Но у Мемо есть ружье для охоты на белок.

– Какое ружье?

Майк развел руки дюймов на восемнадцать.

– Помните в кино эту пушку Уайетта Эрпа? Ну, вот такой примерно длины, – пояснил он.

– Тот «бантлайн спешиал»? – сразу воодушевился Харлен, и его голос зазвучал чересчур громко. – У твоей бабушки есть «бантлайн спешиал»?

– Да нет же, – отмахнулся Майк. – Просто похожее ружье. Дедушка заказал его для бабушки в Чикаго сорок лет назад. Это, как и у Дейла, дробовик под четыреста десятый патрон, только с пистолетной… как ее там…

– Рукояткой, – подсказал Кевин.

– Ага. Ствол длиной фута полтора и еще такая симпатичная пистолетная рукоятка. Мемо всегда называла его «ружьем для охоты на белок», но, мне кажется, дедушка привез его потому, что там, где они тогда жили, в Чичеро, было довольно неспокойно.

Кевин Грумбахер присвистнул: