– А в том самом. Хер знает, че с ним на зоне сделали, но он с бабами-то ничего, кроме битья, и не умеет, – рябой придвинулся еще ближе к собеседнику и, понизив голос, принялся рассказывать: – Мы по осени бабу встретили, в заморозки уже. Так этот заставил ее голой по лесу бегать. Ох, как там все тряслось! – он показал очертания огромной женской груди и, неприятно осклабившись, добавил: – У твоей-то женушки трястись нечему!

Тут он заржал во весь голос гиеноподобным смехом, толкнул собутыльника в плечо и договорил:

– Веселуха была с этой биксой! Скачет и орет: «Отпустите меня, отпустите, пожалуйста!». Да кто ж голую бабенку-то просто так отпустит! Ты, поди, тоже бы не отпустил, а, семьянин?

Вновь из его рта вырвался хохот гиены.

А собутыльник спрятал шею в плечи, поежился и со страхом спросил:

– Где ж она теперь?

– Да в болоте, где ей быть-то! – рябой зашелся смехом пуще прежнего, вроде как от гордости. – Шалый переборщил. Говорю же, мерин, ничего больше с ними не умеет!

– Да вы чего?! Вы убили ее? – с лицом у Ленкиного мужа происходило что-то странное, оно то бледнело от ужаса, то перекашивалось от возмущения, а волосы на голове встали дыбом. – Да я же в полицию пойду. Нельзя так с людьми. Вы же зверье какое-то… чистое зверье.

– Ты поговори еще. Кому скажешь – и твоя жена так же поскачет, понял!

Рябой встал, ударом ноги столкнул перепуганного мужичонку с бревна и принялся неистово его пинать. Подскочил Шалый с вопросом:

– Че происходит?

– Этот хмырь хочет на нас в полицию донести. За ту веселуху в лесу, помнишь?

– Язык надо за зубами держать, – грозно сказал Борис, потом наклонился к жертве и прошептал: – Я завод взрывать буду. Я селение спасаю. Правда думаешь, что местным будет дело до каких-то там развлечений в лесу? На меня смотри, падаль. Правда так думаешь?

Шалый выпрямился, прицелился и пнул несчастного в голову. Потом они с рябым по очереди вытерли о его спину ботинки, вернулись на бревно и приложились к бутылке.

– Слышь, ты живой там? – окликнул Борис свою жертву.

Избитый, шатаясь, встал. Он плакал.

– Да не распускай нюни. На, глотни, – Шалый протянул ему водку.

Мужичонка выпил, жадно и много, тут же повеселел и позабыл об избиении – у пьянчуг ведь одно счастье в жизни.

Перевалило за полночь, и рабочий поселок стих. Троица выдвинулась к месторождению. Бараки глядели на них черными глазищами окон, но ни единого звука не порождали.

Ленкиного мужа в полубесчувственном состоянии посадили у забора. Шалый ловко перекусил замок и зашел на территорию. Следом туда проник и рябой.