– Тьфу ты, черт, – гневно прохрипел Петр и бросил газетенку в сторону. Затем пробурчал себе под нос, обращаясь в пустоту: – Сами клевету распускают. А обвиняют в этом меня. Уроды моральные…
– Что ты бубнишь тут? – спросила Тамара, вошедшая в комнату с ужином. Запахло жареной картошкой и огурцами.
– Да вот, написали про меня! Клевещу, мол, на обожаемый завод! А ведь все наши видели, что там не застройка, а будущее кладбище! Ну, все видели! А эти какого хера пишут? Я и говорю: уроды.
– Забудь и поешь лучше. Тебе нервничать сейчас совсем ни к чему.
– Я лучше потом, – Петр указал на еду и отрицательно помотал головой. – Я до Луки дойду, посмотрю хоть, как живет.
– К Луке ведь и позднее можно. Я второй раз разогревать не буду.
– Холодное съем. Не хочу пока, правда. Тошнит.
Тома поглядела на мужа с жалостью и сказала:
– Так, может, и не ходить никуда? Сиди дома, а то свалишься еще по дороге.
– Нет, я проветрюсь.
Радлов медленно поднялся с дивана, переоделся и вышел на улицу, шаркая ногами.
Снаружи было ветрено, в подергивающемся воздухе трепыхались рваные клочья пепла, вылетавшие из заводских труб вместе с клубами дыма. Земля была покрыта толстым, бархатистым слоем измельченной породы, и ноги будто в зыбучих песках вязли.