Веселье сменилось общим разочарованием, а праздник махом обратился поминками по самим себе.

Матвеевский сосед вернулся за стол, опрокинул с горя рюмку и заговорил глуховатым от скопившегося в горле комка голосом:

– Кажись, не спасло. Как уезжать-то? Как? Мать же у меня тут лежит. Да и вся родня лежит.

Шалый соображал туго и к окну подошел последним. Увидев дымовую завесу, он весь разом обмяк, громко выдохнул и сел на ближайший стул – и не сел даже, а упал, ноги-то подкосились от пьяной обиды.

– Ну, не вышло, – сказал ему рябой. – Бывает такое, че раскис?

Борис посмотрел на него исподлобья, обжег разгорающимся неистовой злобой взглядом и со всей силы топнул по ноге. Рябой закричал от боли и, хромая, отскочил подальше.

– Так и у меня здесь родители похоронены, – сказал еще кто-то, подсаживаясь к матвеевскому соседу. – И вся жизнь здесь. Может, откажемся уезжать? Поди, с живыми людьми дома не снесут.

– Эти снесут! Этих ничто не остановит…

– Ай, черт с ним со всем! – вклинился в беседу старик с выбеленной головой. – Живы будем – не помрем!

– Да тут ведь и помереть недолго…

Несколько человек собрались сходить на другой берег на посмотреть, что на заводской территории происходит. Шалый с ними не пошел – он вообще не знал, что теперь делать. И преждевременный триумф его закипал внутри, и от закипания обращался таким невиданным гневом, что хотелось переубивать всех вокруг, каждому из односельчан размозжить голову, или ножом пырнуть, или избить до смерти, радуясь тому, как жертва мучается. Шалый жаждал крови.

Унылые речи в комнате, забитой народом до отказа, продолжались. А старички в углу все еще дремали с блаженными улыбками – старикам все нипочем.

– Я говорила, незачем праздновать заранее, – недовольно заявила Ленка.

– Да помолчи уж, и так понятно, – отозвались за столом.

– Может, как-то на общий барак скинемся? – предложил кто-то. – Всё дешевле. Иначе помрем там. Иначе-то помрем.

Никто ничего не ответил.

Вскоре люди, ушедшие к заводу, вернулись и рассказали:

– Трубы-то дымят, да здание разворочено и кипяток шпарит. Развалилось бы уж, что ли…

– Если до сих пор не развалилось, то…

Тут в дом зашел Ленкин муж с мешком. Мешок он бросил к стене, встал посреди помещения и попытался что-то произнести, но не сумел – глазами только дико вращал, рот открывал, как рыба, а слова не шли.