Вероятно, это была ее мать. Голос нежный, сладкий. Теплый, как одеяло. Дженни Херцог сунула руку под подушку и вытащила нож. Посмотрела на отражение своих глаз в металле и заулыбалась, представляя, как лезвие войдет под кожу ее сводного брата. Потом она подкралась к его двери и без стука распахнула дверь. Сидя за компьютером, брат расстегивал штаны.
– Скотт? – окликнула она. – Скотт?
– Чего приперлась? – рявкнул он, вздрогнув от неожиданности.
– Я в лес иду. Пошли вместе?
– Фигли мне с тобой по лесам шарахаться? – процедил он.
– Я тебе дам все, что пожелаешь.
Ее сводный брат тут же выключил компьютер. Дженни подошла к Скотту и взяла его за руку. А потом направила свой зуд по руке прямо ему под кожу. Она повторяла это действие каждую ночь, пока он спал. Раз за разом принималась дышать ртом, чтобы не втягивать носом этот запах тухлятины. От его носков, от подмышек, от мази против угревой сыпи. Раз за разом дотрагивалась до этой мерзкой, потной пятерни. Готовясь к сегодняшней ночи. Война близко, говорила ей мама, а потому сейчас требуются солдаты. Зато потом, обещала мама, как только хорошие парни победят, Дженни получит разрешение искромсать морду Скотта и скормить ему его собственное мясо. Она наконец получит разрешение пустить брату кровь и умертвить его в потопе вместе со всем остальным гнусным миром.
час наСтал
В тот миг, когда лицо миз Ласко нависло над унитазом женского туалета в ее излюбленном баре, она почувствовала у себя на затылке этот шепот, сладкий и влажный. А она как раз хотела сунуть два пальца в горло. Не потому, что ее тошнило. Нет. А потому, что она до сих пор была трезва как стеклышко. Вот ей и подумалось: если сейчас очистить желудок и влить в себя бутылку «Джек Дэниелс», то, может, после этого удастся хоть чуток захмелеть. Но и это не помогло. И она расплакалась. Давно уже миз Ласко не набиралась так, чтобы наутро ничего не вспомнить. И не потому, что отказывала себе в спиртном. Наоборот, она каждый вечер топила себя в алкоголе. Но из-за этого проклятого зуда действия алкоголя не ощущалось. Зато все остальное ощущалось предельно четко. Потому что жизнь превратилась в притворную пьянчужку, которая беспощадно заставляла ее вспоминать все гадости, которые она когда-либо делала. И все гадости, которые делали ей другие. Когда терпеть это стало невмоготу, она опустилась на колени перед унитазом и начала молить Бога, чтобы Он дал ей возможность захмелеть, как раньше. И вдруг, к ее радости и вящему облегчению, молитвы эти были услышаны. Тонкий голосок известил, что к ней наконец-то вернется способность забываться, а не переводить спиртное почем зря. При одном небольшом условии: прийти после работы в Лес Миссии, чтобы там посетить некое «уютное заведение».