Светлый фон
Необходимо что-то ответить. Молчать нельзя, иначе Токарь расценит это как согласие, что обострит его инстинкт охотника. Тогда дать отпор станет ещё сложнее, и Токарь победит.

Но от страха я не могу выдавить из себя ни слова.

Но от страха я не могу выдавить из себя ни слова.

«Хер ли ты надулся, как хуй на бритву? Я тебе вопрос задал. Какая разница?» – «Ну это разные… кхм… не одно и тоже… я… (Господи! Я схожу с ума! Как выдавить из себя это предложение?!) … я не буду сос… сосать твой член».

«Хер ли ты надулся, как хуй на бритву? Я тебе вопрос задал. Какая разница?» – «Ну это разные… кхм… не одно и тоже… я… (Господи! Я схожу с ума! Как выдавить из себя это предложение?!) … я не буду сос… сосать твой член».

Токарь борется с желанием рассмеяться. Он ласково произносит: «Ну, не обязательно сосать. Можно же и по-другому, понимаешь? Чё тут такого-то? Я уверен, тебе даже понравится».

Токарь борется с желанием рассмеяться. Он ласково произносит: «Ну, не обязательно сосать. Можно же и по-другому, понимаешь? Чё тут такого-то? Я уверен, тебе даже понравится».

И я говорю это.

И я говорю это.

Говорю, потому что вырвалось. Потому что думал об этом раньше. Представлял себе уже не раз. И если когда-то давно, в прошлой жизни, при разгуле моей бурной фантазии у меня возникало чувство лёгкого отвращения к самому себе и слегка ощутимое чувство страха, вызванное подозрениями в ненормальности подобных – пускай и мимолётных, пускай и в мазохистском контексте – мыслей, то сейчас мне страшно вдвойне. От того, что не страшно. От того, что в голове моей вертится вопрос, который не должен был возникнуть, или, возникая, обязан был носить теоретический характер, а не угнетать меня с позиции практического интереса.

Говорю, потому что вырвалось. Потому что думал об этом раньше. Представлял себе уже не раз. И если когда-то давно, в прошлой жизни, при разгуле моей бурной фантазии у меня возникало чувство лёгкого отвращения к самому себе и слегка ощутимое чувство страха, вызванное подозрениями в ненормальности подобных – пускай и мимолётных, пускай и в мазохистском контексте – мыслей, то сейчас мне страшно вдвойне. От того, что не страшно. От того, что в голове моей вертится вопрос, который не должен был возникнуть, или, возникая, обязан был носить теоретический характер, а не угнетать меня с позиции практического интереса.

И я говорю это.

И я говорю это.

Чёртова перепуганная шлюха, я говорю это.

Чёртова перепуганная шлюха, я говорю это.

Я говорю: «Это, наверное, очень больно».

Я говорю: «Это, наверное, очень больно».