Потоки воды ошпарили жёлтую улитку машины, сдвигая её к обочине. Володя включил фары и дворники, скрипя зубами, крутил руль, чувствуя непреодолимое влечение вправо. Но всё равно ничего не видел через залитое дождём стекло. Он внезапно оказался внутри дырявого барабана, по которому с грохотом маршировали капли. Казалось, они весили – как булыжники, и стучали в крышу прямоугольными хлопками падающей с неба библиотеки. Мокрая тьма сжевала дорогу, хотя маятники дворников, как помешанные, визгливо тёрли стекло. Вода неожиданно брызгала из зазоров окон и щелей, мартовской капелью проникала сквозь неплотно прилегающую дверцу.

Фары выхватили из мрака очертания громоздкого предмета, Вовка неловко попытался его объехать и затрясся, нырнув передними колёсами в кювет. Словно обрадованная достижением цели, вода накатила на машину ещё более яростными ушатами.

Вовка подёргал авто, но та, рыча, плотнее усаживалась в размытую грязь канавы. Её можно было вытащить, он знал это, но просто не умел. Опыт вождения ограничивался двумя кругами по двору и одной поездкой за пивом на машине соседа Николая. Володя даже смутно подозревал, что у данной модели мотор спереди, а следовательно – он тяжелее. Его силы выкатить вручную тарантас из канавы явно недостаточно. На заднем сиденье валялся полиэтиленовый пакет с барахлом. Ничего интересного. Лёгкая женская курточка, носки, чулки и косметичка. Вытряхнув содержимое, Володя схватил пакет, вырвал ключи из гнезда зажигания, где они поселились неизвестно с какого дня и часа.

Ничего не оставалось как, мысленно сплюнув и матерясь, вылезти из покосившегося автомобиля под проливной дождь. Вовка водрузил пакет над головой, но всё равно сразу же промок до нитки, вода ручьями стекала по лицу и мешала смотреть. Он хотел было закрыть машину, но мокрые пальцы выпустили ключи. Те, чавкнув, уплыли под днище.

Володя послал всё к чёрту, даже бесполезный пакет, запахнул холодный воротник пиджака и пошлёпал дальше пешком, черпая туфлями дождь. Цыганские кудри распрямились и скользкими червями поползли к ушам и за шиворот, налипли на лоб. Он смахивал волосы пятернёй и семенил мимо лыжной базы, в которую едва не врезался. Затем жидкая дорога привела его во двор санатория, где пустующий с лета круглый бассейн до краёв наполнился водой, и она не успевала вытекать через сток. Дождь плясал камаринского по скрипящим качелям, хлестал по лоджиям дома отдыха и стекал по окнам.

Вожорский прижался к одному из них, плюща нос, даже сложил горочкой ладони. В полумраке выдвинулись перевёрнутые стулья на сдвинутых в углы столах. Мазком через влагу метнулась яркая лубочная картина чаепития на стене. Нигде нет света. Тишина. «И что? Чего ты ждал? Хлеб-соль и оркестр-туш? Здесь никого нет. Уже давно. Генка в тепле сосёт водочку где-то в военном штабе и посмеивается этой своей тяжёлой ухмылкой – ну ты знаешь. Зачем припёрся?»