Они возьмут у нее кровь на анализ и найдут белладонну, частички которой все еще можно обнаружить в швах карманов моей куртки; они жгли мне кожу, когда я нащупывала их подушечками пальцев, убийственно жалили под ногтями. Меня спросят, откуда они там взялись, или сами вычислят после разговора с Алекс, которая скажет им (конечно же, скажет), что белладонну из ее дома украла я. Единственные подозреваемые – мы с Робин; она мертва, я жива: ситуация говорит сама за себя.

Все это я понимала – золотая нить судьбы – и все же ничего не делала. Просто слушала, как тикают часы, смотрела, как меняются краски дня – золотые, оранжевые, голубые, черные, – пока наконец не раздался неизбежный стук в дверь.

– Вайолет? – Мама постучала негромко и повернула ручку, но нашла дверь запертой. – Можно с тобой поговорить?

– Я сплю. – Сердце у меня ушло в пятки.

– Это на минуту. После доспишь.

Я слезла с кровати и отперла дверь. Она выглядела старше обычного, кожа пожелтела и сморщилась, словно слезы оставили на ней свои неизбывные бороздки.

– Там новости передают, дорогая, по-моему, тебе надо посмотреть.

Я закрыла глаза, задержала дыхание. Что это за новости, я догадывалась, только все еще надеялась, что мать не уловит связи со мной. Разве я говорила ей что-нибудь про Робин? Называла ее имя? Или ей просто кажется, что мне будет интересно, потому что речь идет о девушке из моей школы, на территории которой все и произошло?

– Пойдем, – сказала она и потянула меня своей костлявой рукой, на которой под сухой кожей проступали голубые веревки вен. – На словах не расскажешь.

О господи, взмолилась я в краткий миг облегчения, мною явно не заслуженного, лишь бы руки не дрожали, лишь бы тошнота прошла, села в давно опустевшее отцовское кресло и обхватила руками колени; мать переключилась на новостной канал. Я же смотрела мимо экрана на колченогую подставку из древесно-стружечной плиты; от нее тянулся в стене покрывшийся толстым слоем пыли короб для проводов. Я глубоко вздохнула и попыталась сосредоточиться.

«ВТОРОЕ УБИЙСТВО В ТИХОМ ПРИМОРСКОМ ГОРОДКЕ», – гласила бегущая строка, между тем как женщина с кукольным личиком что-то неслышно говорила на фоне ярко освещенной, выдержанной в голубых тонах студии. Сердце мое бешено колотилось, старое, болезненное чувство: меня буквально парализовало от страха. Неужели мне снова предстоит увидеть ее, теперь на экране? Неужели покажут дело рук моих?

Камера выхватила мужчин в белых костюмах; выйдя из полицейского фургона, они низко наклонились и принялись что-то сосредоточенно рассматривать через живую изгородь; потом кадры с панорамой города, гораздо более привлекательного, чем в действительности, глянцевого, как на открытках, продающихся на набережной.