Форель хмыкнул:

– Это ж моя, с позволения сказать, картина.

– Именно, – подтвердила Ванга. – А это фото места преступления, того, что «Две свечи».

– К сожалению, – произнёс Форель.

– А третья – фото из квартиры Кривошеева, где… резиновая женщина.

– Та, что появилась прежде… моего текста.

– И вот, по её мнению, не было никакого «прежде», – сказал Сухов. – И похоже, она права.

Форель захлопал глазами. И облизал губу, совсем как собственный персонаж.

– Смотрите, – попросила Ванга. – Вот если положить фотографии в другом порядке, ну вот, смотрите, между какими больше сходства?

– Я не понимаю… – Форель казался слегка озадаченным.

– На это мы и попались, это и стало камнем преткновения. Глядите: ваша картина, верно, свечи и гильотина только обозначены, как всё сработает, ещё не ясно.

– Я тогда и сам ничего не знал, – сказал Форель. – Это был лишь образ…

– В том-то и дело! – Ванга с лихостью напёрсточника перекрутила и положила всё по-другому: рядом две фотографии и третью, с места реального преступления, отодвинула в сторону. – Для того, чтобы устроить инсталляцию с резиновой женщиной вовсе не обязательно было дожидаться вашей рукописи. Хватило и картины. Понимаете?

– Постойте… Но… Вы имеете в виду…

– Ну? Увидели?!

– Я… но… Звонки вам, и всё другое?

– Всё в точности повторяло стилистику прежних преступлений.

Форель несколько ошалевшим взглядом смотрел на фотографии.

– Правда, – хрипло произнёс он. – Между этими двумя сходства больше.

– Увидели, – Ванга кивнула. – Ясно, в чём была наша ошибка? Мы оказались в плену своих собственных рассуждений. Потому что события следовали одно за другим очень быстро. Такую вот ловушку подбросило сознание. Но стоило это увидеть, с картиной вашей, и вся чертовщина улетучивается.