В дальнем конце коридора располагалась ещё одна дверь, и оставалось только надеяться, что она не заперта. Похоже, в прямом смысле, Дюба всё больше загонял себя в угол. Страшно даже подумать, что будет, если она обнаружит его тут, шатающимся в полумраке. Дюба дёрнул ручку двери, оказалось незаперто, и он шагнул в комнату как раз в тот момент, когда женщина, всё так же напевая, появилась в коридоре.

Дюба больше не размышлял о нелепой пагубности ситуации, в которую попал сам, по собственной вине. Он словно проснулся. На миг склонил голову, отгоняя какое-то неприятно чувство: прямо перед ним у глухой дальней стены стоял высокий платяной шкаф тёмного дерева. Сбоку в углу раскладной диван и ещё одно плетёное кресло-качалка, в нём старенькая кукла. Остальные предметы были спрятаны под покрывалами. Судя по всему, эту комнату не особо посещали. Вот только на диване Дюба успел заметить оставленное вязание – спицы с надетой на них заготовкой, мотки ниток.

Дюба несколько растерянно похлопал глазами. Он вдруг всё понял. И про неприятное чувство, похожее на дежавю, тоже. Но женщина шла сюда, других комнат в этом дальнем закутке дома просто не было. Уж непонятно, что ей тут понадобилось, возможно, вернулась за своим вязанием.

Дюба двинулся вперёд – диван для того, чтобы за ним спрятаться, явно не годился. Двери шкафа раскрылись с протяжным стоном. Забираясь внутрь, он попытался не думать, насколько сейчас смахивает на опереточного героя. Поискал пальцами, за что ухватить дверцу с внутренней стороны, чтобы прикрыть за собой, обнаружил выступ замкового механизма, совсем небольшой, и пальцы сперва соскользнули, вторая попытка оказалась удачней. Он потянул на себя дверцу в тот момент, когда поющая женщина вошла в комнату. Дюба замер. С предательским стоном дверца отъехала назад, не больше чем на пару сантиметров, и остановилась. Заныла снова. Дюба стоял за старыми зимними вещами, и его ноздри, пожалуй, впервые после армейской службы, щекотал запах нафталина. Но не только. Сладковато-тошнотворный, который он узнал и даже успел изумиться: оказывается, во снах, или это только в ночных кошмарах, нам тоже снятся запахи, которых мы не помним. Тяжёлые удушающие пары безнадёги, которые давят на грудь, лишая даже надежды на какую-либо радость; так в самых дурных снах, наверное, пахнут тоскливые взгляды ночных существ, похожих на уродливых птиц. Это запахи плохого, и мы забываем о них до тех пор, пока дурные сны, прорвавшись в явь, не настигают нас.

Снова скрипнув, дверца шкафа качнулась. В образовавшуюся щель Дюба мог видеть большую часть помещения. Женщина стояла напротив и смотрела на шкаф. Затем поморщилась, взяла с дивана своё вязание и вышла из комнаты. Дюба сглотнул. Всё ещё не шевелясь, скосил взгляд в другой край шкафа, в пахнущую нафталином темноту. Нет здесь никого. Он один в этом шкафу, не было никакого тихого, приглушённо-злобного ворчания, ничего не таится в темноте.