– Вы догадались, что это Мадам, да? – спросил Сухов. – Судя по тому, что вы записали…

Форель покачал головой:

– Просто когда Ольга попросила её фотографию… Было ощущение… Словом, тогда я решил покопаться в истории семьи. Понимаете, больше некому было, с рукописью… физически никто другой в доме не находился. Никто не мог. Но и Мадам не могла.

– А это и не была Мадам, – сказала Ванга.

Форель внимательно посмотрел на неё. Усмехнулся печально:

– Не знаю… Наверное. То, с чем мы столкнулись, – вздохнул. – Такого даже в моих книгах не было. И этот выстроенный заново дом… Саркофаг воспоминаний… Думаете, его всё-таки подожгла сама Марлен Рутберг?

Сухов пожал плечами:

– Были подозрения… И даже, что старшие дети. Но обстоятельства так и остались непрояснёнными. Павел Протасов, отец семейства, крепко пил. Удобное основание, чтобы замять дело.

– Отец, – как-то протяжно-странно выговорил Форель. И улыбнулся: – И всё-таки, как бы Игорь Рутберг ни утверждал, что он полностью здоров, чуть ли не такой комплекс полноценности, здесь… Знаете, здесь не обошлось без фрейдизма в виде комикса, – Ванга на минуту потемнела лицом, но писатель смотрел на Сухова. – Марлен Рутберг была очень красивой женщиной. И младшие дети пошли в неё. А Елена унаследовала черты отца…

– Нам это известно, – ровно произнёс Сухов.

Форель кивнул:

– Да. Очень странный… Эдипов комплекс. Невероятный. И чудовищный. Учитывая инцест и то, что Елена была первой женщиной Игоря Рутберга… Стала. И этот кошмарный дом… Наверное, они считали, что очистили его огнём.

Сухов нахмурился, и Форель словно опомнился:

– Простите, Ванга.

– Не прощу, – она улыбнулась. – Но и себя тоже. Шучу, – добавила она.

Сухов отвернулся. Ванге стало зябко. Пока не выходит шутить, она выздоравливает, обязательно выздоровеет, эта стена не может быть бесконечной, но пока её улыбка выходила горькой.

– Пойду принесу вам кофе, – сказал Сухов. Будто почувствовал чего. И тогда Ванга решилась:

– Скажите, а Мадам… Неужели вы вообще ничего не чувствовали? Три года и… – спросила она, как только Сухов оставил их вдвоём.

– Нет, – Форель покачал головой. – Вообще…

Помолчал, вздохнул: