Джад отпил пива, вытер рот рукой и посмотрел на Луиса в упор. Твердый взгляд старика был исполнен такой недвусмысленной ясности, что Луис не выдержал и отвел глаза.

– Ты знаешь, зачем я здесь, – сказал Джад. – Ты думаешь о том, о чем думать не следует, Луис. И я боюсь, что ты думаешь об этом всерьез.

– Я думал только о том, чтобы пойти спать, – ответил Луис. – Завтра похороны.

– Это я виноват, что тебе сегодня так плохо, Луис, – тихо произнес Джад. – И почем знать, может быть, я виноват и в смерти твоего сына.

Луис испуганно уставился на него:

– Что? Джад, не говори ерунды!

– Ты думал о том, чтобы отнести его туда, – сказал Джад. – И не пытайся меня убедить, что у тебя не было таких мыслей, Луис. – Луис не ответил. – Как далеко простирается его влияние? – спросил Джад. – Можешь сказать? Нет, не можешь. Вот и я не могу, хотя прожил здесь всю жизнь. Я знаю о микмаках и знаю, что это место всегда было для них святыней… но нехорошей святыней. Стэнни Би говорил мне об этом. И мой отец говорил мне об этом, потом. Когда Спот умер во второй раз. Сейчас микмаки, администрация штата Мэн и правительство Соединенных Штатов судятся друг с другом за то, кому принадлежит эта земля. Кто ей владеет? Никто не знает, Луис. Уже никто. В разное время на нее предъявляли права разные люди, но их притязания так и остались лишь притязаниями. Например, Ансон Ладлоу, правнук основателя нашего города. Возможно, из белых он имел больше всех прав на эти земли, поскольку Джозеф Ладлоу-старший получил их в дар от короля Георга еще в те времена, когда Мэн был большой провинцией колонии Массачусетского залива. Только Ансону они не достались, он потом до конца жизни за них судился, там сразу же объявились другие претенденты, другие Ладлоу и некий Питер Диммарт, утверждавший, что он тоже Ладлоу по внебрачной линии и что у него есть на то неопровержимые доказательства. А Джозеф Ладлоу-старший под конец жизни изрядно поиздержался, землей был богат, а деньгами – нешибко, и в приступах пьяной щедрости нередко раздаривал собутыльникам по две, а то и по четыре сотни акров.

– А что, никаких записей не велось? – спросил Луис, невольно заинтересовавшись рассказом старика.

– Наши деды не любили вести записи, – сказал Джад, прикуривая новую сигарету от кончика старой. – В первой дарственной на твою землю было указано так. – Он закрыл глаза и процитировал по памяти: – «От большого старого клена на горе Квинсбери до Оррингтонского ручья; вдоль проезжего тракта с севера на юг». – Джад невесело усмехнулся. – Но большой старый клен рухнул году этак в тысяча восемьсот восемьдесят втором и к тысяча девятисотому сгнил окончательно, а Оррингтонский ручей пересох и зарос – как раз в промежутке между Первой мировой войной и крахом на бирже. В общем, все окончательно перепуталось. Только Ансону было уже все равно. В тысяча девятьсот двадцать первом году его убило молнией, как раз там, на холмах. Неподалеку от старого кладбища.