Надо всем этим летел дрожащий голос Фейбера, то нараставший, то стихавший как ветер.

Коннелли бросил на землю рядом с Гарнером ампулу и шприц.

– У Фейбера снова рана вскрылась, – сказал он. – Иди и делай свою работу.

Гарнер медленно поднялся, чувствуя, как натягивается кожа на груди и ногах. У него ожоги; придется сначала помочь Фейберу, а уже после этого выяснить, насколько они серьезные.

– А потом помоги нам собраться, – добавил Бишоп, который вел собак к упряжкам; голос его был хриплым и севшим. – Убираемся отсюда к чертовой матери.

Когда они добрались до склада, Фейбер был уже мертв. Коннелли сплюнул в снег и отвернулся, чтобы распрячь собак, а Гарнер и Бишоп зашли внутрь и развели огонь. Бишоп поставил кипятиться воду для кофе. Гарнер распаковал постельное белье и расстелил на койках, стараясь двигаться осторожнее. Как только помещение достаточно прогрелось, он разделся и осмотрел ожоги. От них наверняка останутся шрамы.

На следующее утро они соорудили для Фейбера саван и положили его тело в холодильник.

А потом стали ждать.

До прибытия корабля оставался еще месяц, и, хотя экспедиция Макриди должна была вернуться раньше, непредсказуемость Антарктики не позволяла им быть в этом уверенными. В любом случае они застряли тут друг с другом надолго, и даже щедрые запасы склада – относительное изобилие пищи и лекарств, игральных карт и книг – не могли полностью отвлечь их от конфликтов.

В последующие дни Коннелли смог обуздать свою злость на Гарнера, но хватило бы малейшего пустяка, чтобы снова ее распалить, поэтому Гарнер старался помалкивать. Как и в траншеях Франции, в Антарктике легко было подыскать объяснение чужой гибели.

Спустя пару недель этого пустого существования, когда Коннелли дремал на своей койке, а Бишоп читал старый журнал по естественной истории, Гарнер решился заговорить о том, что случилось в расщелине.

– Ты это видел, – сказал он тихо, чтобы не разбудить Коннелли.

Бишоп не сразу показал, что услышал его. Наконец он отложил журнал и вздохнул.

– Что видел? – спросил он.

– Сам знаешь.

Бишоп покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Не знаю. Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Там что-то было.

Бишоп ничего не ответил. Он снова поднял журнал, но глаза его оставались неподвижны.