– А что относительно второго утверждения миссис Уитмен? Что ваши действия каким-то образом заставили Дэниела… испортиться. Она говорит, что изнасилование Харпер и другие насильственные действия ее сына – результат того, что вы сделали. Такое возможно?

Я тревожно ерзаю, и Эйра тоже дергается, рвет когтями диван Пьера. Следователь задает такие вопросы, на которые в магии нет простых ответов. Ответов, которые не выглядели бы как отговорка в лучшем случае и как ложь – в худшем.

Она права, конечно. Такое возможно.

Вся наша профессия зиждется на согласии. Если нет подлинного, открытого согласия на основе полученной информации, все действительно… идет наперекосяк.

Достаточно посмотреть на то, что я сделала для Джулии с Альберто. Или для Эбигейл с Майклом. Если бы мужчины знали и согласились, чтобы я использовала магию и изменила их поведение, их воля в сочетании с моим искусством дали бы идеальный результат.

А вот без их согласия моей магии пришлось взять на себя весь груз. И результаты оказались чрезмерными: одержимый карьерой Майкл и нелепо преданный Альберто.

Неужели Эбигейл права?

Я и так считала себя в ответе за то, что Дэн сотворил с Харпер – просто тем, что его вернула. Но, может, все еще хуже? Может, моя магия его изменила?

Думать так невыносимо.

Харпер изнасилована. Дэн превратился в чудовище. Из-за меня? Лучше бы я вырвала себе язык, чем произнесла те слова силы над изломанным телом Дэна. Отрезала бы пальцы, которые прочертили знаки силы и привязки на его бледной коже. Осушила бы вены, влившие животворящую кровь в его онемевшие губы.

Я сожгу мой экземпляр «Старкросс» и плюну на пепел!

Вопль Эйры опережает мой собственный. Мой милый фамильяр корчится на ковре, вереща от боли. А ведь это с ней творит моя боль! Но я ничего не могу поделать. Ужас пожирает меня изнутри. Я привязана к позорному столбу своей вины и горю на ее костре.

Сквозь туманящую боль и слышу стук. Я смутно вижу, что предметы на каминной полке Пьера трясутся. Фоторамка, стоящая на видном месте, слетает и разбивается. Осколки стекла разлетаются по полу, и я ощущаю острый чистый укол в лодыжку.

Позади меня что-то шумно падает. Эйра кричит. Откуда-то прилетает холодный ветер.

– Стол!.. О, Господи, он… – стонет перепуганный Гринстрит.

Краем глаза я вижу, что следователь тянется к пистолету.

Кто-то трясет меня, окликает по имени. Мужской голос.

Пьер. Мой друг. Единственный оставшийся друг.

– Сара! – повторяет он снова, настойчиво. – Сара, прекрати!

Я не хочу прекращать. Я хочу, чтобы этот дом тоже сгорел – и я вместе с ним. Потому что я все это время заблуждалась. Дэниел Уитмен – не чудовище. Чудовище – я.