Удушье. Ощущение, что желудок и пищевод сжались, и аппетит, даже если он и был, пропал начисто. Кусок не лезет в горло. Я ощутил тогда это все сполна, замолчал, и спустя пару минут Ольга осторожно поинтересовалась, в чем дело, а я промолчал, потому что счел нетактичным начать устраивать ей допрос, тем более, что ничего криминального я не узнал, и раскалывать ее было, по сути, не в чем. Ну, кроме того, что она завуалировала определенный вечер, в течении которого тусовалась в странной компании, тогда как я предполагал, что она с подругами. Сильнее всего меня коробило то, что этот вывод я сделал сам, и что тогда она не говорила мне, что не будет яшкаться с компанией из пятерых пьяных ублюдков с вечно распухшими яйцами и двух невменяемых шалав гостиничного типа. Но никаких фактов против ее верности не было, и я заткнулся. Подавил в себе ощущение уязвленности, горечи, мимолетного разочарования. Выпил еще вишневого сока. Откинулся на спинку стула. Снял галстук. Приклеил к лицу благородную мину человека, любующегося своей женщиной и счастливого от факта обладания ею.
За столиком справа сидит стайка молодых людей дворовой внешности. Я не совсем понимаю, по какой ошибке они попали на этот курорт, и на местных уж точно не тянут – причем, не только по языковому критерию. Скорее они тянут на тех ребят – «пацанчиков», которых можно увидеть во дворе с бутылками «балтики» и «невского» в компании своих милых синющих «телочек». Они обсуждают мусульманство. Один из них возмущенно сообщает друзьям, что мусульмане, мол, бросают все свои дела, даже разговор с собеседником, если наступает время их намаза. Более того, отхлебнув пива, добавляет он, эти товарищи еще и носят у себя в кармане свернутые коврики для совершения молитвенного ритуала. Вся компания немного зависает, потому что никто не уверен – посмеяться над этим или проявить уважение к чужой религии, как нынче рекомендует уголовный кодекс. Судя по крестикам на шеях многих, они православные христиане, но мне кажется, что ни один из них не только не сможет перечислить десять заповедей, но и отличить на глаз семь смертных грехов от семи гномов.
Нас обслуживает официантка непритягательной внешности с потрясающе уродливыми очками в оправе из двух неправильных овалов. Я поражаюсь иногда тому, как люди непривлекательной и даже отталкивающей внешности умудряются покупать и одевать вещи, которые попросту делают из них чудовищ, вместо того, чтобы пытаться мало-мальски украсить себя. Официантка доливает Ольге «шардоне».
Слева брюнетка с огромными сочными сиськами, щедро приподнятыми маленьким лифчиком и обрамленными платьем, заканчивающимся на уровне сосков – так, что видны краешки их ареол, возмущенно заявляет, что открытие церкви летающего макаронного монстра в стране – это кощунство по отношению к православию. Я не понимаю, почему всех «руссо туристо» здесь так понесло на религию, но догадываюсь, что это, опять же, как-то связано с последними принятыми законами на тему терпимости к вероисповеданию ближних. Брюнетка хороша. Она продолжает распространяться на тему того, как мало внимания уделяется духовности в современном мире и, закидывая в себя остатки белого вина из немаленького бокала, жестом требует у ближайшего официанта налить еще. Я не сразу замечаю, что между ее сисек аккуратно запрятался довольно массивный черный христианский крест. Когда Ольга замечает, что я уделяю внимания этому моменту, она едко улыбается, потом театрально надувает губки. Я улыбаюсь в ответ, вроде как виновато. Идиллия.