Его глаза запали в глазницы, а по краям их опутала сетка морщин. Мышиного цвета волосы поредели. Присаживаясь, он заметно сутулится. При ходьбе покатые плечи горбятся, что вызывает ассоциации с пожилыми людьми. Он выглядит как человек, на которого давил невообразимо тяжелый груз, и даже теперь, когда он исчез, тело по привычке продолжает ощущать его вес.

Приходится напоминать себе, что Макс все еще мальчик. Но мальчик, видевший гораздо больше, чем многие его ровесники.

В клинике мы разговариваем через непроницаемый барьер. Напоминает о тюремных беседах заключенных с родными. По обе стороны органического стекла стоят телефоны. После того как я закончу, санитар протрет наушник мощным бактерицидным средством. В клинике высший уровень мер предосторожности. Потребовались месяцы споров и компромиссов, чтобы добиться короткой беседы с Максом.

Сама клиника представляет собой гигантское квадратное строение, удаленное от любого поселения. То, что находится внутри, потенциально смертельно для человечества. Проживающие здесь люди не представляют угрозы, однако то, что плодится внутри них, крайне опасно. Вирусы, инфекции, паразиты. Черви.

Макс сегодня в хорошем настроении. На нем бумажный халат и тапочки. Он объясняет мне, что в конце дня все это ради предосторожности сожгут.

– Думаю, если каждый день получаешь новый гардероб, то лучше пусть он будет из бумаги, – с кривой улыбкой говорит мой собеседник.

Макса Кирквуда спасли. А его товарища по отряду, Ньютона Торнтона, – нет. Почему? Пока неизвестно. Сенсационное заявление, которое прозвучало во время недавнего судебного процесса над адмиралом Строптивцем Брюэром, наводит на мысль о том, что Макса, возможно, посчитали подходящим кандидатом для исследований. Существует вероятность, что его пощадили потому, что, в противном случае, не осталось бы никого, на ком можно было бы оценить эффективность червя. Шокирует то, что подобные рассуждения могли возобладать в высших военных кругах.

Теперь Макс далек от всего этого. Кажется, он мало что помнит из пережитого на острове Фальстаф. Вполне вероятно, разумеется, что он и не хочет помнить – что его жаждущий покоя мозг просто избавился от воспоминаний. Разве можно его за это винить?

Об остальных он говорит короткими рублеными фразами. По его собственному признанию, люди – единственное, что он действительно запомнил, пройдя все тяготы того сурового испытания. И его воспоминания в целом полны огромной нежности и любви.

О Тиме Риггсе, своем скаут-мастере: «Доктор Риггс был самым крутым взрослым из тех, которых я когда-либо знал. Хотя он не особенно и старался. Да и одежда у него была чудаковатая, и сам он тоже. Но он все равно был крутым, потому что относился к нам как к взрослым».