— Помочь? Ты запер меня в психушке! Ты считал меня сумасшедшей! Они меня мучили, превращали меня в овощ… Я так просила тебя… а ты им позволил. Ты хотел меня там сгноить! И, если бы я не сбежала, я бы там уже сдохла… как моя мать, — поддалась на провокацию Кэрол, не замечая, как ловко он вывел ее на контакт, которого она так не хотела.

— Нет, ты бы подлечилась, как тогда, после убийства Френсис, и тогда бы я забрал тебя. И мы бы жили дальше, как раньше, и все бы было снова хорошо, — уже спокойно возразил он. — Значит, потому ты сбежала? Потому что думала, что я хочу запереть тебя навсегда в психушку?

Кэрол некоторое время молчала, не отводя больше глаз. Ярость ее вдруг как-то резко испарилась, а сердце больно заныло. Она смотрела в его глаза, скользила взглядом по лицу, и вся душа ее наполнялась той мукой, тем страданием, которые она всегда гнала от себя прочь, не позволяя им завладеть собой, которые, спрятанные глубоко внутри, отравляли своим ядом, разрушали изнутри, разъедали… И сейчас они вдруг поднялись из этих глубин, откуда ей до сих пор удавалось их не выпускать. Сейчас, смотря на их источник, она не смогла с ними совладать. Вот он, ее боль, ее мука, яд, страдание, ее болезнь, от которой она не могла излечиться никакими способами, от которой бежала, пыталась вырвать из своего сердца, и не могла. И сейчас, смотря на него, она остро почувствовала, что ее сердце все еще зажато в его когтистой лапе, израненное, истекающее кровью, а его когти снова впиваются в него, причиняя еще большую боль, она так ясно это почувствовала, что невольно прижала ладонь к груди и сжалась, с трудом сдержав стон.

— Не поэтому, — тихо прошептала она, тоже уже без злости.

— Тогда почему? — так же тихо спросил он, и в его голосе послышалась неприкрытая боль, которую он не смог скрыть, и которая очень удивила Кэрол. И тогда она решила сказать ему правду, и не важно, что он об этом подумает.

— Потому что, если я буду рядом с тобой, ты умрешь, — уверенно и решительно ответила она.

На лице его отразилось удивление, брови недоуменно приподнялись.

— Что? — в замешательстве переспросил он. — О, Боже…

Он горестно поджал губы и, опустив глаза, покачал головой. Когда он снова посмотрел на нее, Кэрол отвела взгляд, горько усмехнувшись, потому что, как и следовало ожидать, он посмотрел на нее, как на сумасшедшую. Даже что-то, похожее на презрительную жалость, с какой всегда смотрят на умалишенных, слыша их бред, отразилось в его глазах. Сердце Кэрол тяжело забилось, а лицо неприятно запекло, но она не пошевелилась, вновь обретя самообладание, которое потеряла, когда она стал называть ее Элен.