— Это неправда, сэр. Вы сердитесь, злитесь. Это не ненависть, это обида. Боль. И чем сильнее любовь, тем и они больше. Не надо так. Простите ее. Не наказывайте. Она любит вас. Примиритесь со своей женой, тогда все будет хорошо. Не ради нее… ради себя.

— Не умничай, Хок, я не за это тебе плачу.

— Простите, сэр. Я думал… Что я не только ваш слуга… Что я вам друг.

— Ты друг, Хок. Конечно, друг. Извини меня. Я знаю, ты хочешь мне добра, — Джек тяжело вздохнул. — Дай сигарету. Я бы умер в этом подвале скорее от нехватки никотина, чем от жажды и голода. Найди мне что-нибудь пожрать, я пока покурю. Я выйду на улицу, мне нужен свежий воздух.

— Хорошо, сэр.

Джек с удовольствием курил, чувствуя, что постепенно успокаивается. Свежий морозный воздух подействовал на него умиротворенно. Он вдруг почувствовал себя усталым и разбитым. Вокруг было тихо. Они находились за городом, где, Джек еще не знал, не успел спросить у Хока, но недалеко, судя по тому, сколько времени ему понадобилось, чтобы сюда добраться. Сердце его наполнялось горечью. Он вдруг осознал, что почти жалеет о том, что приключение в подвале закончилось. Там было все так просто. Он и Кэрол, против тех, кто хотел их убить. И больше ничего. Ничего, что стояло между ними. Словно этот подвал блокировал не только сигнал жучка, который он прятал в носке, но и все остальное в этом мире. Включая его ненависть, боль, обиды… Там он словно очистился от всего, и никогда он не ощущал себя так легко… Словно давившее его бремя вдруг исчезло, и как было хорошо скинуть всю эту тяжесть, весь этот невыносимо тяжелый болезненный нарост, который, как какая-то зараза, копился в нем, нарастал все эти годы, давя все сильнее. Когда он видел, как ее мучили, причиняли боль, издевались, он пытался заставить себя думать, что ему все равно. Но, несмотря на всю его уверенность в том, что ничего, кроме ненависти и неприязни у него по отношению к ней не осталось, в нем словно какой-то инстинкт сработал. Инстинкт защитить. Как свою женщину, свою жену. И ему не было все равно, он испытывал ярость, негодование и боль, видя ее страдания, которые она так стойко переносила. Да, она сумасшедшая, упрямая, своенравная, растоптавшая и его, и всю его жизнь, заставившая его жить в аду… да, и за это он ее ненавидел. Но, несмотря на все это, она была его женой. Его женщиной. Это крепко сидело в его мозгу, в его сердце. И никто не смел так с ней обращаться. Решать, жить ей или нет. Он — да, он может, он имеет на это все права, он муж, и она принадлежит ему. Но никто более.