— Миссис Прайс. Так она велела себя называть — а то еще забудем, что в ее семье нам не место… Притворяться у нее плохо получается.

Уок перехватил ее взгляд, но через мгновение Дачесс отвела глаза.

— Мне очень, очень жаль.

— Вот заладил… Считай, что со мной поквитались. Это надо принять. Судьба отомстила или человек — какая разница?

— В церкви такому не учат.

— Свободная воля — иллюзия. Чем скорее это примешь, тем тебе же легче.

— Что будет с домом и землей?

— Я слышала, Хэл был кругом должен. Имущество пойдет с молотка, выручка покроет долги. Земля Рэдли! — Дачесс усмехнулась. — Мы все тут вроде сторожей.

— Как Робин?

Печаль в ее глазах — столь глубоко, что никто, кроме Уока, и не разглядел бы.

— Робин… он почти перестал говорить. Только «да» и «нет» и еще несколько слов. Нам ищут приемную семью. Пока мы живем у мистера и миссис Прайс. Служим им источником дохода. Ну как же — они ведь нас кормят и спать отправляют в восемь вечера, чтоб глаза им не мозолили.

— А Рождество…

Произнес — и тотчас раскаялся. Слова неуместнее и вообразить было нельзя.

— Подарки мы получили от соцработника. Миссис Прайс даже на Робина не раскошелилась.

Уок сглотнул ком в горле.

Дачесс отвернулась, снова стала гладить серую кобылку.

— Она тоже будет продана, если тот, кто купит ранчо, не захочет оставить ее себе. Надеюсь, ее не заездят. С той ночи она прихрамывает.

— Она упала.

— Нет, это я упала! — произнесено было с горечью. — Серая не виновата. Она преданная. Не убежала от меня, рядом осталась.

Снова пошел снег. Уок выглянул. Худосочный очкарик плелся к машине, ведомый матерью; вытягивал цыплячью шею, чуть вовсе не свернул ее в надежде увидеть Дачесс. Уоку вспомнились юные Винсент и Стар.