В те годы, когда они жили в студенческом общежитии Дэвида, он нечасто бывал дома. Учеба, вечеринки с друзьями… ну, он никогда особо не распространялся о том, чем там занимался. Студенческие штучки. Она нечасто видела его, он уставал и всегда был в плохом настроении, и она предполагала, что причина в том, что он так много работает (и так много развлекается, ага), что у него совершенно не остается сил на нее. А потом Челси забеременела, и Дэвид снова раздражался, потому что она уставала, ворчала и, как он выразился, порядком раздулась. Он сказал, что тела у беременных грубеют, и это специально, чтоб защитить ребенка, — и это стало концом их физических отношений. Так продолжалось, пока не родилась Элла, и Челси снова уменьшилась, почти вернув себе прежнюю форму. Тогда Дэвид снова захотел ее, и это было облегчением. Она ощущала, что ее любят и о ней заботятся.

Первые несколько лет брака даются нелегко — так все говорят. Беременность, младенцы, подрастающие малыши осложняют ситуацию — это тоже известно. Но Челси думала, что когда все эти ухабы будут пройдены, станет легче, что у него будет хорошая работа, и они купят маленький дом, и ему не надо будет закрывать двадцать предметов в колледже, и останется только работа — и будет просто замечательно.

Но этого не случилось.

Его по-прежнему не было с утра до поздней ночи. Он возобновил вечеринки с друзьями. Он не хотел проводить время с Эллой, помогать с кормлением и пеленанием, вставать по ночам, когда она плакала.

«Это твоя работа, — строго сказал он Челси. — Ты сама ее выбрала. У тебя своя работа, а у меня — своя».

Она продолжала стараться, заботиться о муже и дочери, делала все, что Дэвид хотел, запоминала, что он любит, поддерживала порядок в доме, чтоб к его приходу все было прибрано и не выглядело так, будто в доме есть ребенок.

Только сейчас Челси осознает, что он начал стирать Эллу как личность еще в ее младенчестве.

А саму Челси — и того раньше.

Осознание обрушивается на нее как гром среди ясного неба.

Она могла быть какой угодно.

Дэвиду была нужна не Челси, а симпатичная жена, которая могла ужиматься или растягиваться в соответствии с его потребностями. То, как он с ней поступил, — неважно, намеренно или не сознавая того, — было чудовищно обезличенно. Ему подошла бы вообще любая бесхребетная блондинка (или девушка, которую можно было бы заставить обесцветить волосы). Просто Челси оказалась первой, кто заглотил наживку.

В мыслях проносятся годы жизни, и она припоминает, как легко уступала ему.

Театр и хор? Все кончено. Друзья, которые не нравились Дэвиду? Исчезли из жизни. Она хотела фиолетовую хонду, но он сказал, что это странно выглядит, а потому взял белую машину по сходной цене на перепродаже. Ей понравился маленький домик-бунгало с яркими стенами, а он предпочел особняк стандартного вида в бежевых тонах с патио для гриля. Она хотела вернуться на работу, может быть, получить высшее образование, но он подчеркнул, что хорошая жена и мать должна оставаться дома. Даже на вечеринки у соседей или тусовки с другими мамами из детского сада Челси не имела права ходить, потому что она должна быть дома, потому что это глупо, потому что те женщины были такими или не такими.