— Челси тебе лучше… — рычит он.
Мама хватает что-то с нижней койки, и…
О господи.
Господи.
Она целит в голову, обрушивая на его лоб нечто розоватое. Держит предмет двумя руками и колотит со всей силы, снова и снова — теперь Элле удается разглядеть, чем именно.
Это ящик с косметикой.
Гребаный ящик с косметикой.
Розовый пластик, скругленные края, и вот теперь — кровавые подтеки.
Мать ничего не говорит и вообще не издает ни звука.
В автобусе стоит полная тишина, если не считать хруста пластика, который впечатывается в голову отца. Его голова отскакивает от коврового покрытия. Точно так же было в тот раз с двумя мальчиками в школе, когда у Томаса начался приступ Ярости прямо в кафетерии, — но никто не бежит, чтобы остановить это.
— Что происходит? — глухо спрашивает Бруклин.
Пока Элла смотрела, не в силах оторвать взгляд, на этот ужас, ее тело благоразумно прижало Бруклин к боку. Руками она обхватила голову сестры поверх тиары, чтоб та не могла видеть, что происходит.
Элла переводит взгляд на бабушку. Та смотрит на происходящий кошмар как на скучное телешоу: глаза у нее остекленевшие, взгляд плывет, а гладкая загорелая кожа неприятно порозовела.
Высокая температура, сказала она.
Элла качает головой. Нет, это уже чересчур.
Она оглядывается на маму с папой.
Это не… Она…
Не может… его…