— Мои девочки, — шепчет Челси.

Они там, одни, отгорожены от всего мира трупом. Она должна пойти и утешить их.

— Они в порядке, давай-ка минутку побеспокоимся о тебе. Ты ранена?

Челси объясняет все — быстро и, как может, подробно. Она не знает, что было до того, как она зашла в автобус: Дэвид уже вытащил пистолет и угрожал ее матери и детям. Ей отдаленно любопытно, как это было: он притащил их сюда, потому что хотел зрителей? Или же это был запасной план, потому что Челси не сбежит, если дети здесь? Или все они каким-то образом оказались здесь независимо друг от друга?

Она доходит до той части, где описывает, как напала на Дэвида.

— Это была Ярость? — тихо спрашивает Арлин.

— Я… — Челси не хочется лгать этой женщине, которая сделала для ее психики больше, чем кто-либо за последние лет двадцать. Однако пристальный, испытующий взгляд Арлин сигнализирует о том, что то, что она сейчас скажет, очень важно, потому что на карте стоит нечто большее, чем правда. — Да, так и было.

— Такая ужасная болезнь, — сочувственно говорит Арлин, похлопывая ее по руке. — Я спрошу тебя кое о чем, пока Харлана еще нет — а он уже мчится сюда. — Она склоняется ближе. — Как ты хочешь, чтоб мы с этим разобрались? Можно позвонить в полицию и оформить все официально, но тогда они тебя заберут и, может быть, поместят в один из этих жутких карантинных лагерей, и я знаю, что ты только что вернула дочерей. Возможно, было бы лучше, если б мы…

— Разобрались с этим сами, — заканчивает Челси.

Арлин медленно и понимающе кивает.

— Не буду притворяться, что нас не закроют, если это всплывет. И не буду врать, что у тебя будет шанс остаться с твоими девочками. Но решать тебе.

Челси стоит в проходе, ноги онемели и трясутся, а мысли носятся мимо тела, накрытого темно-синей простыней. Элла держит на руках Бруклин, и та ест «Чокопай», который они, наверное, нашли в шкафчиках на кухне. Патрисия сидит спиной к стене с напряженным лицом и прикрытыми глазами, красная, как вареная ветчина, и Индиго кладет ей на лоб компресс.

— Арлин, — твердо зовет Челси, оборачиваясь, — я хочу…

— Прости, что не мог прийти раньше! — кричит Харлан от дверей, протискиваясь наверх. Проход узкий, но он справляется. Фанатки снаружи выкрикивают его имя, зовут Рэмпейджа, и вспышки двадцати камер ослепляют Челси. Харлан хмурится, захлопывает дверь и обнимает ее за плечи со странной нежностью. — Ты в порядке?

Челси кивает, и он задает ей те же вопросы, что и Арлин. Она отвечает, обходясь в этот раз меньшим количеством слов. Переживать это снова — утомительно, и Арлин, должно быть, чувствует это, потому что перебивает ее.