«Ты была просто великолепна, – говорю ей я, – озарила мне путь и нашла кость, чтобы его ударить».

«Марокко, Маврикий, Монако…».

Она тает, и вскоре от нее в воздухе остается лишь серебристая пыль. Голос слабеет и переходит в шепот.

«Мормоны, Мрак…»

«Подожди, Бледняшка Колли, подожди! – воплю ей я. – Стой!»

Она же мне так нужна. Мы с ней всегда были вместе.

«О, славно, – совсем тихо говорит она, – они пришли». В ночи блекнут даже серебристые искорки, и через секунду кроме завывания ветра уже больше ничего не слышно. Бледняшка Колли ушла. Как же мне тоскливо. Тоскливо и тяжело, ведь я только-только сообразила, кто она такая.

– Колли?

Мама пришла в себя. Ее глаза устремлены куда-то мне за спину, в сгущающуюся за светом фар папиной машины тьму. Там, на самой периферии освещенного пространства, что-то движется.

– О господи, – говорит мама, – они пришли.

Роб

Роб

Он ступает в круг света, как хозяин, хотя в некотором роде так оно и есть. Здесь много лет был его дом. Постарел, поседел, шерсть поредела и торчит клочьями. Но нашлепка из зубного цемента на голове в целости и сохранности. Впрочем, я узнала бы его и без нее. Будто услышав мои мысли, он поворачивается ко мне, скалится, и я вижу, что в его мощной челюсти не хватает пары зубов. Я вижу свое отражение в его золотистых глазах. В них – вся пустыня. Он до сих пор король.

– Замри, – тихо говорю я Колли, – и чтобы ни мускул не шевельнулся.

Попросить ее закрыть глаза на случай, если придется бежать, не могу. Хотелось бы, чтобы могла.