На землю водопадом льется свет. Когда папа с ревом останавливает машину, я прикрываю глаза. Он выходит, открывает заднюю дверь и говорит:

– Носиться в ночи очень опасно. Нам пора ехать, малышка. Садись.

У меня ноют ребра, по которым он саданул кулаком. Ноет другой бок, которым я грохнулась на землю.

– Не хочу, пап… – шепчу я. – Ты меня ударил.

– Не накручивай, Колли, – нетерпеливо отвечает он, подходит ко мне и без труда подхватывает на руки.

В Принстоне папа занимался греблей, и поэтому тело у него большое, как дом. От него исходит чистый запах. Он крепко прижимает меня к себе, как по мне, то даже слишком. Я начинаю брыкаться. Папа властно сжимает рукой мой ушибленный бок. Мне больно.

В ярком потоке лучей света возникает мама. Ее шатает. У нее явно повреждена нога. Подойдя к нам, она хватает папу за пояс брюк. Он бьет ее ногой. Она охает, и я почти наяву слышу, как у нее внутри лопается что-то жизненно важное. Ее кожа сочится запахом страха. Папа опять пытается ее с себя стряхнуть, но она его не отпускает. Потом протягивает мне руку и раскрывает ладонь.

– Колли… – окровавленными губами едва слышно шепчет она.

Если я его ей дам, это будет означать, что я сделала свой выбор.

«И кого из них мне выбрать, Бледняшка Колли? Его или ее?»

Она вдруг раздувается во все стороны, нависает над землей, заслоняет высь, взмывает к звездам и заполоняет собой весь небосвод.

«В глаз ему иглу воткни», – доносится отовсюду ее голос.

Я выдергиваю из рукава вставку и бросаю ее маме. Та обхватывает папу за ноги, и мы падаем. Он вскрикивает, как орел, мы касаемся земли, у него разжимаются руки, и я выскальзываю из его объятий. Папа переворачивается на спину, мама ползет по его распростертому телу, как ящерица по дереву.

Хруст его костяшек на ее скуле больше напоминает выстрел. Хрясь. Мама пошатывается, но выпрямляется опять и кричит:

– Не смотри, Колли!

У нее в руке высоко занесена над его головой сверкающая игла. Мгновение спустя она обрушивает ее вниз, и папа издает пронзительный крик.

– Закрой глаза, Колли! – говорит мама. – И больше не открывай, солнышко.

Но я не могу. Папа волочится к маме по земле, чем-то напоминая опарыша. Его глаз залит серебром. Она пытается от него отползти, но не успевает. Он ее нагнал. Его рука смыкается на маминой лодыжке.