— Когда тебя выписали из психбольницы пять дней спустя, я боялся оставлять тебя одну. А примерно через неделю после этого получил письмо с неизвестного мне адреса. Оно пришло на мой рабочий аккаунт. Без всякой темы. Открыв его, я увидел фотографию Себастиана. Он выглядел нормально. Испуганным, но нормально. Он держал экземпляр «Нью-Йорк таймс» с датой. Фото сделали в тот самый день. В письме меня предупредили не звонить в полицию — там говорилось, что если позвоню, то больше никогда не увижу сына. Они сообщили мне, что позвонят ровно через тридцать минут. Если же я не отвечу или они подумают, что звонок прослушивается, то его убьют.

Марин закрыла глаза. Услышанное было настолько мучительным, что и ее разум невольно начал придумывать множество возможных способов спасения.

— Мне следовало позвонить в ФБР. Но я просто… просто не смог. Они меня жутко разозлили. Расследование, видите ли, зашло в тупик… Мне казалось, что все нас бросили. А ты только что… — Он покачал головой. — Я не позвонил им. Я мог думать лишь о том, что прошло уже пять недель с тех пор, как я видел своего ребенка. Пять недель. И если через тридцать минут я мог узнать по телефону, действительно ли с ним все в порядке, то я хотел это знать. Мне необходимо было знать.

Да. Она понимала его. Но ей не хотелось доставлять Дереку удовольствие, признавая его правоту, поэтому она продолжала молчать.

— Я пошел в гараж и сел в машину. Телефон зазвонил в точно указанное время. Когда я ответил, то услышал голос Бэша.

— Что?! — Колени Марин подогнулись, и теперь уже она ухватилась за край столешницы, чтобы не упасть на пол. — Ты говорил с ним?

Дерек кивнул; на лице его застыла маска мучительной острой боли.

— Он сказал: «Привет, папа, это Бэш. Я скучаю по тебе и маме. Когда вы придете за мной?»

— О боже, — у Марин перехватило дыхание. — Боже…

— Тогда я сказал: «Скоро, мой медвежонок. Скоро». Я спросил, все ли у него в порядке, и он ответил: «У меня все хорошо. Здесь есть телевизор, разные пиццы и всякие вкусности». А потом спросил меня снова, когда я за ним приеду.

Марин так горько расплакалась, что не могла говорить, но кивнула.

— Потом кто-то забрал у него телефон. Мужчина. Голос я не узнал. Он сказал: «Если вы хотите получить вашего сына, то мы хотим получить миллион сегодня вечером. Мы пришлем вам номер счета».

— Ну да, мы же тогда как раз увеличили вознаграждение до миллиона, — взглянув на него, вспомнила Марин.

— Да, да, — Дерек кивнул. — И я сказал ему, что смогу достать эту сумму, но это займет как минимум три дня. Деньги уже были привязаны к вознаграждению, за ними следили, и я не имел ни малейшего представления, как перевести их, не насторожив фэбээровцев. Но я сказал, что двести пятьдесят тысяч у меня лежат на личном счету и что их я могу получить в считаные часы. К моему удивлению, он согласился.