Сижу рядом с Эммой на кровати и смотрю, а в горле ком от всегдашнего чувства вины — но я же не могу сама за ним ухаживать. Не могу его причесывать, стричь ему ногти, одевать его и раздевать. Не могу его мыть. А главное, в плохие дни не могу без конца объяснять, что в лавку ему возвращаться не надо, что никто его не грабил, что Эмма не его дочь, а я не его жена, воскресшая из мертвых. Все согласны, что лучше места для него не найти.

— Красавец. — Сиделка заправляет ему воротник рубашки под шерстяную кофту — на самом деле чужую, в прачечной вечно путают одежду. — Хоть сейчас на гулянку, — улыбается она, — безобразничать.

— Как знать, — отвечает отец. — Может, как стемнеет, улизну.

Сиделка смеется:

— Ах вы шалун! Небось в казино? По клубам, девчонок снимать? За ним глаз да глаз нужен, Джастина!

— Ладно, — обещаю, — присмотрю за ним.

Сиделка, кивнув, гладит меня по руке.

— Повезло ему с вами.

Не могу отвести от нее взгляда. Конечно, отец замечает. Конечно, на самом деле он помнит. “Соня”, — гласит значок на ее элегантной форменной блузе с цветами, вовсе не похожей на медицинскую одежду. В этом заведении гордятся индивидуальным подходом — пусть, мол, обитатели чувствуют себя как дома. Тем, кто живет в коттеджах, даже разрешено держать кошку или птичку — при условии, что их взяли из дома. Нового питомца после смерти прежнего завести нельзя — да и живет отец не в коттедже, а в улучшенном номере.

— Не буду вам мешать, — говорит Соня.

Хочется с ней побеседовать, спросить, знала ли она миссис Прайс, — но что я ей скажу? Как объясню, что случилось? Притом что у меня было тридцать лет, чтобы все обдумать, разложить по полочкам. Все равно эта история всегда у меня внутри — черная тяжесть давит на сердце, не дает дышать.

— Не забудьте, в три часа в большом зале игра “Любопытные вопросы”, — напоминает Соня. — Вам предстоит защищать свой титул.

— Это да, — отвечает отец.

И она уходит.

— Новенькая, — говорю я.

— Дольше пары месяцев ни одна не продержалась, — отвечает отец. — Зарплата у них не позавидуешь.

— Никого она тебе не напоминает?

— Кого?

— Неужели не видишь?

— Кого? — спрашивает Эмма.