— Я бы ездил, — сказал Кейси. — Я сам отсюда. Вечерами здесь никаких развлечений, а со скалы уже никуда не уедешь, хоть волком вой.

— Их отец сейчас на Аляске, на рыболовецком судне. Детей я могла бы оставить с его матерью.

— Я бы лучше ездил из дому. Честно тебе говорю.

Нина улыбнулась ему. От её доброй приветливой улыбки ему сразу захотелось, чтобы он не был как эта отвертка, торчавшая из приборной доски: застрял в подвешенном состоянии — ни туда, ни сюда. Он жалел, что не способен устроить свою жизнь.

А может, теперь и получится.

За тем он и вернулся на Ламми.

— Вот она, гостиница. — Кейси показал на старый фермерский дом, приспособленный под ресторан и отель на десять номеров с потрясающим видом на океан. Деревянный забор и вывеску оплетали стебли кампсиса с ярко-оранжевыми цветками и сочной зеленой листвой.

— До собеседования еще целый час, — сказала Нина. — Давай я тебя довезу до места?

Кейси она нравилась. Нравилась, потому что он не заметил блеска узнавания в её глазах, когда упомянул ферму Спеллман. В другое время, в другом месте, возможно, он понравился бы ей сам по себе. Она не стала бы, как другие, пытаться через него познакомиться с Марни.

— Нет, спасибо, Нина, — поблагодарил он. — Я лучше пройдусь.

Она припарковалась и повернула в зажигании отвертку, заглушая мотор. Кейси вылез из машины и попрощался.

* * *

В окно Марни наблюдала, как её брат неторопливо идет по широкой подъездной аллее. Дорогой повседневный наряд и ювелирные украшения — внешние атрибуты её успеха — она сменила на джинсы с футболкой. Потом она будет говорить, что переоделась специально — не хотела, чтобы он чувствовал себя человеком второго — или даже третьего — сорта по сравнению с ней. После смерти отца она прочно обосновалась на торговом телеканале. А Джонни Спеллман предпринял необычный шаг: многомиллионное поместье площадью в сто акров передал под полный контроль дочери, а не жены. Сыну тоже кое-что досталось, но получить свою долю наследства он сможет при условии, если сумеет продержаться без наркотиков и алкоголя два года. Кейт по завещанию, которое она могла бы легко оспорить, получала определённую сумму денег и обещание, что она вправе оставаться на ферме до конца своих дней. Судиться с дочерью она не стала, поскольку считала, что Марни — особенная, дар Божий для всего белого света.

Марни распахнула дверь и распростерла объятия, встречая Кейси.

— Я верила в тебя, — произнесла она.

— Я приехал за своей долей. — Кейси плечом оттеснил её со своего пути. — Я знаю тебя лучше, чем папа с мамой. — Он огляделся. — Современненько тут у тебя, сестрёнка. Надеюсь, ты не всё наследство спустила на ремонт.