Она затормозила, чтобы пропустить двух оленей, выскочивших перед машиной; я едва не ударилась головой о приборную панель и задумалась, работают ли ремни безопасности.

– Чуть не врезались, – сказала она.

Когда олени скрывались в зарослях, самец повернул голову и посмотрел на меня; его черный глаз был стеклянным и безэмоциональным.

– В любом случае, – снова начала женщина, – с тобой все будет в порядке. Я отвезу тебя до самого Джонсбурга. Это даже не обсуждается.

И мы не стали это обсуждать. Остаток пути, пока утренний свет из туманного превращался в ясный, мы ехали, слушая радио и двигаясь по двухполосному шоссе к автобусной станции. Я не оставила записки для Рейчел. Просто ушла. Выключила мобильный телефон и ушла из ее дома, от нее, от всего этого.

В то утро, когда я встала раньше солнца, в воздухе чувствовался какой-то холодок. Лето закончилось. Мир, который мы построили в Клойстерсе, мир, в который не пускали все остальное, рушился, как падающая в море башня на карте. Я поняла, что это было неизбежно. Такие отношения, как наши, такие миры – они не выдерживают давления извне, особенно когда это давление исходит из твоего собственного прошлого. Что, в конце концов, я могла сказать детективу Мёрфи? Что Рейчел создала сложную систему морали, в которой она чувствовала себя оправданной, потому что у ее жертв всегда был выбор, даже если она сама вершила их судьбы? Что меня саму разыскивают за наезд на человека в Вашингтоне? Нет. Я знала, что другие не поймут. Но я понимала. Карты понимали.

Высадив меня на автобусной станции, женщина вложила мне в руку несколько долларов.

– Тебе это понадобится, – сказала она.

И хотя я пыталась вернуть их ей, она настояла на своем. На станции я воспользовалась телефоном-автоматом, чтобы позвонить Лоре и спросить, не будет ли она против, если я останусь у нее до конца недели, пока не начнется срок аренды. Лора сразу же согласилась.

– Ты в порядке? – спросила она по телефону.

– Нормально, – ответила я.

– Она что-нибудь сделала?

– Нет.

Лора на другом конце линии молчала, и я почти слышала, как она жует нижнюю губу, пытаясь решить, стоит ли ей выпытывать подробности.

– Я расскажу тебе больше, когда приеду, – упреждая ее вопросы, пообещала я. На самом деле я не хотела говорить об этом. Я знала, что никто не поймет меня.

Остаток дня ушел на то, чтобы добраться до города – пересадки на автобусы и поезда, наконец две линии метро и пять кварталов пешком. Только почти в семь вечера я ввалилась в квартиру Лоры в Бруклине, где она жила со своим парнем и двумя кошками. Бросила обе сумки на пол и рухнула на диван.