Он кивал, вздыхал, соглашаясь, обнимал меня за плечи, прижимался.

— Как мне тебя не хватало, Паша! У меня были десятки телохранителей и сотни советников. Не было лишь тебя одного. И потому я здесь. А ты из-за меня опять рискуешь.

— Прорвемся! — сказал я. — К себе домой возвращаетесь, Андрей Андреевич. После долгой разлуки. Земляки поддержат.

— А как же супруга ваша? — спросил Борис Моисеевич, когда мы расположились в купе. — Почему не с вами?

— Некогда ей! — отмахнулся он. — Целыми днями сидит и сверяет тексты Фейербаха и Гегеля. Смотрит, что у них сперли основоположники. Уж сколько ей я рассказывал, что Бородатый и не скрывал своих заимствований! По крайней мере от меня. Так нет! Верит только документам.

Да и зачем мне эта старуха? Вон, каждый раз подглядывала во время сеансов массажа. Хотя ни разу не возмутилась. Только хихикала.

Ночью, когда он уснул, подложив под голову кулачок, я сошел на какой-то станции, разбудил телефонистку. Она, кивая, записала:

«Хозяин возвращается поездом встречайте мосту семь двадцать утра».

— А кому? — подняла на меня непонимающие, заспанные глаза.

— Всем, всем, всем! — сказал я и провел рукой по ее открывшейся под форменной шинелью шейке.

— Там поймут? — Она не отводила глаза и не отстранялась.

— Ты же поняла? — спросил я, с сожалением прислушиваясь, как громыхнули наши вагоны, раскатываясь. — Ну, мне пора. До встречи. А то не догоню…

В вагоне я уснул быстро, будто провалился, но меня тут же вытащил к свету Радимов, буквально растолкав.

— Паша! Смотри, что делается! Радость-то какая…

Перед мостом, к которому медленно подкатывался наш поезд, стояли по обе стороны пути толпы народа, как всегда, с транспарантами и лозунгами десятилетней давности.

Они вглядывались в проезжающие вагоны и что-то скандировали. Дальше, за мостом, и вовсе было темно от подходивших колонн трудящихся с духовыми оркестрами и знаменами. Медь труб гремела и сияла под долгожданным солнцем.

— А вы говорили, — сказал я Андрею Андреевичу. — Вон как истосковались без вас!

И действительно, посты милиции были буквально смяты, оттеснены изнывающим без признанного лидера народом. Только два-три форменных мундира, не считая фуражек, да пяток строгих штатских костюмов единой расцветки, не считая шляп одного фасона, мелькнули и пропали в толпе.

Хозяин сиял. И, не скрываясь, плакал. Высунулся по пояс из окна и махал платочком, мокрым от слез.

— Дорогие мои! — шептал он. — Спасибо… Спасибо за встречу!