Между тем мы перешли к грогу. Я мешал его с коньяком и остатками кока-колы, которую купил накануне. У Эвы Монссон раскраснелись щеки. Если она и находила, что грог безо льда выглядит странно, то виду не подавала.

Она взглянула на часы:

– Боже, завтра в восемь утра я должна быть в участке. Не хочешь подышать свежим воздухом?

Она обратилась ко мне впервые за вечер.

– Здесь негде гулять, разве что на кладбище. – Я задумался. – Можно зайти к соседке Арне, ее зовут Йордис. Боль мешает ей спать по ночам, поэтому Йордис подолгу стоит у окна и за всем наблюдает.

– Звучит многообещающе, – заметила Эва.

Все и вправду вышло замечательно.

На улице было теплее, чем днем, и в просветах туч то там, то здесь мелькали звезды.

– Хорошо тебе в Андерслёве? – спросила Эва.

– Не знаю. Я бывал в разных местах, но так и не понял, где мне хорошо.

Она молчала. Мы прошли по улице, мимо церкви, вышли на так называемую главную улицу.

– Арне говорит, что в вагончике возле заброшенных железнодорожных путей находится русский бордель.

– Вижу, ты изучил все здешние достопримечательности.

– А в другом конце поселка якобы обосновались «Рыцари тьмы». Я видел вывеску на старом гараже, но не их самих.

– Разведаем, – отозвалась Эва.

Мы направились к железной дороге. Свет в вагончике не горел, вокруг не было ни души. На крыше по-прежнему торчала телевизионная антенна. Мы повернули обратно.

– Как твоя подруга? – поинтересовался я.

– Какая? – не поняла Эва.

– Мм… Та, что приезжала в Сольвикен.

– Лена?