Герт-Инге сжал руль так, что побелели костяшки пальцев. Он смотрел на неприветливые воды залива.

– Журналист врет, – отрезал он.

– Можно я пойду? – пролепетала она. – Я сама найду дорогу и никому ничего не скажу.

– Почему я должен тебе верить? – фыркнул Герт-Инге.

– Я обещаю тебе.

Он знал цену женским обещаниям.

Все обманщицы. Все, кроме Гудрун Квист!

Он верил только Гудрун Квист.

– Please![68] – взмолилась ирландка.

– Мне надо подумать.

Она прикрыла глаза. Слезы крупными каплями стекали по щекам и шее. Девушка была без шарфа.

Она обещала молчать, но кто из них не скулил, когда наступал решающий момент? Катя Пальм тоже молила о пощаде. Просила у него прощения и была готова на все, только бы остаться жить. Но тогда Герт-Инге был молод и непреклонен. Ирландка, пожалуй, могла обо всем рассказать сожителю-французу, если они, конечно, общались посреди какофонии, которая фонила в мобильнике Герта-Инге. Ирландка, вероятно, контактировала с сербкой, но ее номером Герт-Инге больше не располагал, по крайней мере, если верить этой вонючей бабище. А гангстерша, конечно же, врет, у сербов это в крови. Ирландка утверждает, что у нее нет номера гангстерши, мол, та всегда звонила первой, но при этом называет ее «фру Санья».

Номера журналиста у нее тоже якобы нет. Он ей представился, но имени она не помнит.

Что сделает эта лгунья, если он оставит ее жить?

С другой стороны, она не заслужила смерти.

Хотя кто ее заслужил?

Разве что Катя и его мать.

Остальные – невинные жертвы, можно сказать.

Торговка вином.

Йоте Сандстедт, еще тот идиот.