– И чтобы ты знала, Виван. Линн Сандберг из полиции Хельсингборга уже побывала в твоей больнице и забрала оттуда кое-кого из пациентов. Из тех, кого ты удерживала там насильно. – Я торжествующе оглядел публику. – Игра окончена.

Это была моя коронная реплика. Вивека Бьёркенстам поняла все. Некоторое время она двигала губами, как будто жевала табак, а потом промямлила, скорее обращаясь к самой себе:

– Эдвард – слабак. Всегда был слабаком… Это он не дал нам обойтись с девчонкой по-свойски.

– И слава богу… – повернулся я к ней.

– Ты ничего, ничего не понимаешь…

– Что вы имеете в виду, фру Бьёркенстам? – громко спросила исследовательница из Лунда.

Но Вивека вдруг приосанилась и, бросившись ко мне, закричала прямо в лицо:

– Вы ничего не понимаете!

Все вокруг разом стихли. Даже исследовательница из Лунда проглотила очередной вопрос.

– Ну, мне пора, – объявил я. – Я жду полицию. Настоящую полицию, а не ваших нацистских приспешников.

Лаксгорд стоял как прибитый. Ларс Берглунд и Бритт-Мари тоже спустились со стороны ресторана. Бритт-Мари уже вовсю орудовала небольшой камерой.

Трио на сцене как ни в чем не бывало распевало о том, как хотело бы иметь свою собственную луну, хотя над Сольвикеном ярко светило солнце[26].

О том же, что случилось с Андрюсом, «Калле» и Додеком, мне оставалось только догадываться. Я видел лишь, как Андрюс провожал своего нового приятеля до машины. По крайней мере один из троих держался на ногах нетвердо. Андрюс захлопнул дверцу, автомобиль дал задний ход и тронулся в сторону трассы.

Я помахал ему вслед, но мне не ответили.

Когда же я повернулся, чтобы идти в ресторан, к Эмме, то услышал за спиной истошный вопль Ларса Берглунда:

– Харри!

Я оглянулся. Вивека Бьёркенстам решительно шагала ко мне, сжимая в руке огромный нож. Его лезвие так и сверкало на солнце. Она уже занесла руку, как будто для удара, когда ее глаза вдруг выпучились, словно от удивления, и она рухнула лицом в землю. Нож звякнул об асфальт в паре сантиметров от моего правого сапога.

Левая нога Вивеки казалась неестественно вывернутой, из-под коленки текла струйка крови.

Подняв глаза, я увидел Эву Монссон. Она стояла, широко расставив ноги, и обеими руками держала перед собой пистолет. В воздухе запахло порохом.

Публика снова засуетилась. Одни бежали куда-то и кричали, другие созывали детей. На этот раз суматоха коснулась даже трио на сцене. Лишь аккордеонист не сдавался и голосил что-то о прекрасной жизни, пока девушка с гитарой не велела ему замолкнуть.