Брендон ехал по слегка припорошенным осенней листвой городским улицам.

Теперь он понимал, что ничего особенно не боится. Да вовсе и не страшен этот Ламмерт — жучишка навозный! Кто рассказал ему про лицензию? Дрейк, конечно. Да того самогó можно так пугнуть — мокрое место останется! А что до Стивена Кларка… так он уже три года как в могиле. И пусть только кто осмелится посягнуть на его светлое имя!

Но с чем О’Брайану никак не удавалось справиться — это с подавленностью, которая оставалась после разговора с Ламмертом. Брендон вдохнул глубже и вновь ощутил тянущую боль в груди — в области старого пулевого ранения, того самого ранения, едва не стоившего ему жизни, которое он получил во время бегства со Стивеном. Брендон ненадолго остановился, устало опустил руки на руль. Борьба требовала сил, и немалых. А силы — как нарочно — вдруг оказывались на нуле.

Придется еще посидеть над делом Дадли: заново взвесить все мотивы, улики, нестыковки. И любым способом добиться отсрочки — благо путей для этого предостаточно. Надо решить, каким из них удобнее сейчас воспользоваться.

Одно Брендон О’Брайан знал точно: сцепляться с Остином Ламмертом он пока не станет.

Брендон не был уверен, что именно его угрозы подействовали на Ламмерта, но апелляцию тот все-таки подал, потому что через пару дней Литгоу доложил: дело Виктора Дадли передано на доследование. Осужденному таким образом даровалось еще как минимум несколько месяцев жизни…

2

2

Первые дни после суда Вик пребывал в состоянии шока: в положенное время он вставал, в положенное время ложился, выполняя все действия бессознательно. Когда же чувства стали понемногу возвращаться, сразу навалилась зревшая внутри боль — невыносимая, неистовая. Она терзала и рвала на части, не отпуская ни на минуту. Но это не была боль от только что зажившей раны, хотя он ощущал ее физически. Вик страдал от гнетущих мыслей — о брате, жене, детях, о погибшей Грейс. Страдал от невозможности доказать свою невиновность. Но еще больше — от полного одиночества.

Вика никто не навещал. Тюрьма «*…филд» славилась строгими порядками, за осужденным зорко следили. Гулять его теперь выводили отдельно от других заключенных — в чистый, ухоженный дворик с цветником в центре. От остального мира двор был отгорожен высокой стеной. Душевая тоже была отдельная. Кроме угрюмых и на редкость неразговорчивых охранников, ни одной живой души вокруг.

Вик даже не подумал о том, что мог бы потребовать своего адвоката, напрочь исчезнувшего после суда, или, на худой конец, пожаловаться на недомогание и вызвать доктора. Кроме того, его обязан был сейчас посещать служитель церкви. Проходил день за днем, но никто не появлялся.