Пару раз Вик пощелкал кнопками на пульте, потом на самóм телевизоре, но экран не вспыхнул в ответ. У охранников он спрашивать не стал, а те не торопились помочь.

Казалось, что, осудив Вика на смерть, мир людей тут же от него отвернулся, словно человек по имени Виктор Дадли, бывший прежде органичной этого мира частью, мгновенно перестал существовать.

Измучившись от пытки постоянно быть наедине с самим собой, Вик начал грезить о скором конце. Но когда и в самом деле осталось уже немного, боль мало-помалу начала стихать, а вскоре исчезла вовсе.

И тут вдруг на смену ей пришел страх. Страх поглотил его целиком. Вик часами сидел на кровати, обхватив колени руками, и трясся мелкой дрожью. Он понимал, что страх этот простой, биологический, скорее даже животный, что его можно и нужно побороть, но… легче не становилось.

Начальник тюрьмы, мистер Стэнли Миллер, тоже не заходил. Он имел репутацию неподкупного цербера, редко делавшего поблажки своим подопечным. Но иногда — особенно когда его ни о чем не просили — в порыве гуманности разрешал такие вещи, заикаться о которых заключенным не пришло бы и в голову. По тюрьме постоянно ходили байки о том, что одному смертнику напоследок привели в камеру проститутку, а другой — пожизненно заключенный — отправился со своей подружкой в месячный отпуск на Гавайи. Но чего не напридумываешь, мотая срок в одиночке?

В конце третьей недели Вику стало казаться, что он сходит с ума. Ночи пошли тревожные, полные сновидений, особенно под утро. Снились разные запутанные истории, вспомнить которые по пробуждении не удавалось. Еще в постели, эмоционально возбужденный от пережитого во сне, он старался ухватить хоть что-то, какую-то ниточку. Казалось, если припомнить одну мелкую деталь, то вся история, весь его долгий сон тут же всплывет. Вик тер лоб, изо всех сил напрягая память, будто знал: там, в этих снах сокрыто что-то очень важное сейчас для него. Но все попытки кончались безрезультатно — вспомнить, что же ему снилось, он не мог. И это было мучительно.

Когда жить — по его подсчетам — оставалось не более недели, Вику объявили об отсрочке, которая вначале показалась манной небесной. Но очень скоро обернулась новой пыткой — безнадежного, тягостного ожидания.

Буквально за день до того вдруг объявился Ламмерт.

— Хреново выглядишь, — начал он, не здороваясь, — и глаза красные.

— Господи, — изумился Вик, — откуда ж ты взялся? Я и забыл, что у меня есть адвокат.

— Был занят, по горло занят, — заторопился Ламмерт. — Кто-нибудь приходил к тебе?

Вик поднял глаза: в словах адвоката, ему показалось, забрезжила надежда. Наверное, кто-то собирается прийти — Трини или… Сэм?.. Но Ламмерт отодвинул от стола единственный имевшийся в камере стул и, усевшись на него, молча уставился на подзащитного.