— Пожалуй, нет. Надо связаться с ним. Давайте я позвоню судье, а вы — Реджи Лав. Мне с ней неохота разговаривать.

Орд пошел искать телефон.

— Позвони судебному исполнителю в Новый Орлеан, — приказал Мактьюн Дарстону. — Выясни все про повестку. Я хочу знать мельчайшие детали.

Дарстон ушел, и неожиданно Мактьюн остался один. Он взял телефонный справочник и нашел номера нескольких Рузвельтов. Но Гарри там не значился. Если у него и был телефон, в книге его не оказалось. Это было вполне объяснимо, если учесть, что по меньшей мере пятьдесят тысяч одиноких матерей пытались получить со своих мужей алименты. Мактьюн быстренько обзвонил знакомых юристов, и третий из них сказал ему, что Гарри Рузвельт живет на Кенсингтон-стрит. Придется послать туда агента, как только кто-нибудь освободится.

Орд вернулся и отрицательно покачал головой.

— Говорил с матерью Реджи Лав, но она задала мне куда больше вопросов, чем я ей. Не думаю, что она там.

— Пошлю парочку людей, как только будет возможность. Думаю, вам лучше позвонить этому полудурку Фолтриггу.

— Да, полагаю, вы правы. — Орд повернулся и вышел из комнаты.

* * *

В восемь утра Мактьюн вышел из лифта на девятом этаже больницы Святого Петра в сопровождении Бреннера и Дарстона. Еще три агента, облаченные в больничные халаты, встретили его у лифта и проводили до палаты 943. Три громадных охранника стояли у ее дверей. Мактьюн негромко постучал и жестом приказал всем остальным остаться в коридоре. Ему не хотелось пугать несчастную женщину.

Дверь приоткрылась.

— Кто там? — раздался слабый голос из темноты.

— Миссис Свей, меня зовут Джейсон Мактьюн, я специальный агент ФБР. Мы вчера с вами встречались в суде.

Дверь открылась пошире, и Дайанна протиснулась в щель. Она молчала, ждала, что он еще скажет.

— Могу я поговорить с вами наедине?

Она взглянула налево — три охранника, два агента и три человека в белых халатах.

— Наедине? — переспросила она.

— Мы можем пойти в эту сторону, — кивком показал он в конец холла.

— Что-нибудь случилось? — промолвила она таким тоном, как будто ничего плохого вообще не могло произойти.

— Да, мэм.