Сняли. Хорошо.

Вытравили поводок. Сказали: стереги.

Хрущ стерег.

Кто бросался в сторону или начинал бежать, Хрущ хватал за ноги. Зубами. Руками. Толкал обратно. В строй, бля! Все в строй!

Хватать было удобно. Ногти (ногти? ха! когти!) загрубели, стали твердые, острые. А началось все с культяпки на месте мизинца. Черный гной вытек, и вырос коготь. А потом и остальные пальцы — стали длинные, сильные, крепкие.

Хватить было приятно.

И зубы. Зубы стали… другие. Загнутые вовнутрь. Как шипы на ошейнике. Сперва было неудобно, клыки цокали друг о друга, а потом Хрущ приноровился. Зевнул и вытолкнул вперед нижнюю челюсть. Так она и осталась. Длиннее верхней. Удобно.

Можно кусать, можно рычать.

Говорить тяжело. Но это пох. Все равно — не с кем.

Одна телочка выскользнула из толпы и метнулась в сторону. Хрущ догнал, завалил. Телочка завизжала, и у Хруща встал. Хрущ задрал ей юбку, но тут его дернули за ошейник (больно!), а телку пристрелили. Пришлось вернуться.

Стеречь. Стадо.

Стадо перло куда-то с факелами, испуганное, тупое, покорное.

Хрущ их презирал.

Презирать было даже приятнее, чем хватать и кусать. Было в этом что-то… из прошлой жизни.

А потом он увидел пацана. Того самого. Из прошлой жизни. Патлатого мажора, которого они… они… были же они, да?.. Хрущ, Макар и этот… как же его… не важно… похитили… ну да, точно, похитили! А зачем?

Хрущ задумался.

Затупил.

И едва не поплатился. Пацан (другой, не патлатый, в бомжеватом прикиде) вдруг бросился на конвоиров, вопя что-то про какую-то Настену. И пока Хрущ тупил, пацан выбил у конвоира автомат. Конвоир (хозяин!) испуганно заверещал:

— Фас! — и Хрущ прыгнул.

Он почти достал бомженыша. Но тут подоспел патлатый мажор. Он ткнул Хруща факелом в бок (больно!!! больно-больно-больно!!!), лягнул конвоира, схватил бомженыша и дал деру.