Взгляд его всего на мгновение дергается куда-то в сторону, но тут же возвращается к блестящим в прорезях маски глазам собеседницы.

— Не понимаю, о чем ты?

— Всё ты понимаешь, — улыбается та.

Музыка заглушает гудение голосов в тот самый момент, когда рыцарь подносит бокал к губам, обеспечивая себе паузу, во время которой — это видно по глазам — что-то лихорадочно просчитывает в уме. Рука дергается, чуть было не расплескивая вино. Он нервничает, хотя и старается не подавать вида.

— Я могу помочь, — встав на цыпочки и приблизив губы к его уху, всё тем же сводящим с ума голосом сообщает девушка в карнавальной маске, издавая губами звук, который часто можно услышать после затяжного поцелуя пылких любовников. — Но взамен ты поможешь мне.

— Как? — взволнованно спрашивает рыцарь. Он уже не пытается делать вид, будто не понимает, о чём речь.

Её палец, слегка придавив ткань, касается верхней пуговицы его камзола и ползет вниз, останавливаясь на каждой пуговице, разделяя предложение на отдельные слова.

— Так. Как. Ты. Планировал. Сладенький.

СЕЙЧАС

— Как же ж его звали-то, суку такую…

— Вот не умеешь ты рассказывать, — иронично подал голос из-за избы Горыныч, — когда не нужно, такие конструкции из слов городишь, что у меня извилины во всех трёх головах на финишную прямую выходят. А как интересная история намечается, так на ненужные мелочи отвлекаешься.

— Милый, поживи с моё! — начала было оправдываться Баба Яга.

И Горыныч заржал во все три глотки.

— Даже-ть, ежели на три разделить, мой век всё равно поболе будет.

— Неужто? — раздалось из избушки.

— Да я, к твоему сведению, еще две луны на небе застал!

Яга выглянула в окно и, игнорируя аргумент трехглавого, задумчиво пробормотала, глядя в небо:

— Зикхайль?

— Чего? — не понял Кащей.

— Кажись, Зикхайль его звали…