Но мы о лошадях. В моих воспоминаниях дедушка запрягает лошадь, кладёт в телегу косу-литовку, узелок с обедом, сажает меня, и мы едем в поле, где дедушка косит, а я сижу в траве и рассматриваю ползающих букашек.

В моих воспоминаниях мороз, трескучий мороз. Я и две мои двоюродные сестры сидим в санях, накрытые овчинными тулупами. Под полозьями скрипит снег, а из ноздрей бегущей лошади вырывается пар – дедушка везёт нас с сёстрами в детский сад.

В моих воспоминаниях лето, мы с дедушкой в телеге трясёмся вдвоём, и вдруг он протягивает мне вожжи и говорит:

– А ну-ка, на, подержи.

Я со страхом беру вожжи в ладони.

– Крепче, – говорит дед. – Лошадь должна чувствовать сильную руку. Но слишком не тяни. Вот так. Теперь вороти. Хорошо. А теперь чуть поддай. А ну, пошла! – кричит дед лошади, и та переходит на бег.

От радости захватывает дух: я правлю лошадью! И тут она приподнимает хвост и начинает справлять надобности, малые и большие. И я удивляюсь, как же ей это удаётся на ходу?

Но вот воспоминания новые. Дедушки уже нет. Он, как и все мужчины в моём роду, жившие в городе в 1957 году, умер от рака. Тогда на заводе «Маяк», расположенном от нас в ста километрах, произошёл взрыв и ядерный выброс в атмосферу. Умирали от рака и женщины, но почему-то мужчины чаще. Не только у меня. У всех моих друзей. Да и вообще у всех, кого я знал. Сколько бы лет ни прошло, современников катастрофы болезнь всё равно потом настигала. И за ущерб жизни и здоровью никто не получил ни копейки.

И вот дедушки нет. Мы с родителями живём в пятиэтажном доме, в новой современной квартире. Но я опять еду на запряжённой лошадью телеге. Это дядя Серёжа, собирающий по детским садам оставшуюся с обедов пищу, взял меня с собой. У дяди Серёжи вместо правой ноги деревянная культя, но он лихо таскает баки с пищевыми отходами в телегу. Потом забирается сам и чуть кивает головой, давая тем самым нам, окрестным пацанам, разрешение забраться следом.

– Но! – даёт дядя Серёжа команду лошади, и мы всей оравой отправляемся в путь: дядя Серёжа везёт недоеденные детьми супы и каши в свинарник.

Как же это здорово! Стучат по асфальту копыта, скрипят под телегой колёса, плескается в баках тошно пахнущая бурда, норовя выплеснуться и облить тех, кто сидит с баками рядом.

– Кто править умеет? – вдруг спрашивает дядя Серёжа.

Все затихают.

– Никто, что ли, не пробовал?

Все, оробев, качают головами.

– Я пробовал, – набираюсь я храбрости.

– Тогда держи, – протягивает мне вожжи дядя Серёжа.

Мокрыми от волнения пальцами я беру вожжи и, вспомнив деда, натягиваю их чуть крепче.