Вот одна такая попадает в этот миг в соседний бастион, рядом с 18-фунтовым орудием. Черная граната ударила в верхний край парапета, отскочила и, чертя в воздухе дымный след от готовой вот-вот взорваться трубки, покатилась к фашинам. Капитан, чуть приподнявшийся, чтобы увидеть, где она остановится, видит, как прислуга ближайшего орудия с криками бросается врассыпную или падает ничком на дощатый настил. Дефоссё втягивает голову в плечи, сжимается у своей амбразуры, и вслед за тем бастион вздрагивает от взрыва: во все стороны летят комья земли, щепки и осколки. Они еще не успевают осесть, как слышится протяжный дикий вопль. Капитан, снова подняв голову, видит, как мимо несколько человек проносят раненого. Из обрубка ноги, оторванной по самое бедро, ручьем хлещет кровь.

— Не дадим спуску этим бандитам! — кричит лейтенант Бертольди, стараясь ободрить своих солдат. — Око за око! Отомстим за товарища!

Хорошие ребята, думает Дефоссё, глядя, как артиллеристы опять облепили пушки, заряжая, наводя и стреляя. При том, что творится здесь и что еще ждет их впереди, они не потеряли способности воодушевлять друг друга, принимая неизбежное с тем мужественным смирением, которое так свойственно французскому солдату. И это — после полутора лет сидения в этой выгребной яме, в таком погибельном для жизни и для надежды месте, как Кадис — задница Европы, язва на теле империи, непокорный полуостров, к которому отныне сводится вся проклятая мятежная Испания.

Огонь с батареи учащается. Рот теперь надо постоянно держать открытым, чтобы не лопнули барабанные перепонки. Пунталес почти полностью скрывается в пелене разрывов, следующих один за другим без передышки, и вскоре его орудия смолкают.

— Ну, что смогли, то сделали, мой капитан.

Это лейтенант Бертольди, скептической улыбкой раздвинув щеки, поросшие белокурыми, запорошенными землей бачками, стоит перед капитаном с непокрытой головой, отряхивает мундир. Глянув на вражеские позиции через бруствер, прислоняется к нему спиной, озирается:

— Совершенная ерунда… Сколько грому, сколько пороху… И для чего?

— Приказ был лупить маноло по всей линии, — всем видом своим являя покорность судьбе, отвечает Дефоссё.

— Приказ мы исполняем, мой капитан. Но теряем время.

— В один прекрасный день, Бертольди, тебя возьмут жандармы. За пораженческие настроения.

Оба офицера переглядываются с горькой усмешкой сообщников. Потом Дефоссё спрашивает, как дела, и Бертольди, только что с риском для жизни обошедший батарею — предыдущий обход на рассвете предпринял капитан, — докладывает: на Кабесуэле один убит, трое ранено; в Форт-Луисе — пятеро ранено, из них двое едва ли выживут, и повреждено одно 16-фунтовое орудие. О том, какие потери нанесены противнику, сведений не имеется.