— Мария Луиза Родригес, шестнадцать лет, Пуэрта-де-Тьерра… Бернарда Гарре, четырнадцать лет, вента Хромого… Хасинта Эрреро, шестнадцать лет, улица Амоладорес…

Так он перечисляет шесть имен, шесть возрастов (ни один не превышает девятнадцати), шесть кварталов Кадиса. Делает долгие паузы, давая Фумагалю возможность заполнить пустоту. Завершив, замирает, почти касаясь губами правого уха чучельника.

— И эти паскудные бомбы, — добавляет он.

Вися вниз головой, страдальчески скривившись, тот мутно смотрит на него.

— Бомбы… — раздается слабый шепот.

— Они самые. Пометки на своем плане помнишь? Это места, куда они попадали. Особые места. Кадис.

— Я сказал вам… все, что… знал… о бомбах.

— А вот и нет. Уверяю тебя — не все. Ну, напрягись, вспомни. Я устал, да и ты тоже. Зачем нам попусту время терять?

Чучельник вздрагивает, словно в ожидании удара. Очередного.

— Я рассказал все, что знал… — стонет он. — Мулат…

— Мулат твой убит и в землю зарыт. Его удавили гарротой. Помнишь?

— Бомбы…

— Да-да, именно что бомбы. Бомбы взрывались, девчонки погибали… Расскажи-ка мне об этом.

— Я ничего… не знаю…

— Скверно. — Тисон кривит рот в улыбке, лишенной и намека на благодушие. — Очень скверно. Со мною лучше знать, чем не знать.

Чучельник, близкий к обмороку, мотает головой из стороны в сторону. Через минуту, содрогнувшись всем телом, стонет протяжно и хрипло. Комиссар с интересом естествоиспытателя следит за тем, как слюна вытекает с углов рта, льется по лицу и капает на пол.

— Где прячешь свой бич?

Губы Фумагаля беззвучно шевелятся. Кажется, он не в силах выговорить слова членораздельно.

— Бич? — произносит он наконец.

— Да. Бич. С проволочной оплеткой. Твое орудие свежевания.