— Хорошо было бы.
Капитан думает уже о запальных трубках своей конструкции, которые обеспечат полное воспламенение заряда. На таком расстоянии — пойдет. Ясно одно: он может это сделать. Или хотя бы попытаться.
— Повторяю, точности не обещаю. Скажу вам по секрету, я несколько месяцев кряду пытаюсь накрыть здание таможни, где заседает ваше Регентство. Тщетно.
— Таможня меня не интересует. Только то, что в радиусе вот этой точки.
Теперь француз смотрит не на план, а в лицо гостю.
— Поначалу мне подумалось, что вы — просто умалишенный. Потом пришло ваше письмо, и все разъяснилось. Я знаю, кто вы и чем занимаетесь.
Испанец не отвечает. Только молча смотрит на Дефоссё, дымя зажатой в зубах сигарой.
— А вообще-то… с какой стати я должен вам помогать?
— Потому что никому — ни испанцу, ни французу — не нравится, когда убивают девочек.
Ответ неплох, про себя признает капитан. С этим согласился бы даже лейтенант Бертольди. Тем не менее он не желает вести беседу в этом ключе. Волчий клык, блеснувший несколько мгновений назад, рассеет любой обман. Человек, стоящий перед Дефоссё, явно не из породы гуманистов. А всего лишь полицейский.
— Идет война, сударь, — отвечает он, тоном своим ставя собеседника на место. — Люди гибнут здесь ежедневно десятками и сотнями. И я, как артиллерийский офицер императорской армии, почитаю своим долгом убивать столько жителей этого города, сколько будет в моих силах… Не делая исключения ни для вас, ни для девочек, подобных тем…
Испанец улыбается. Согласен, говорит эта улыбка, больше похожая на гримасу. Оставим лирику.
— Ну, хватит рассуждать, — отвечает он грубо. — Вы сами знаете, что должны помочь мне. У вас это на лбу написано.
Дефоссё смеется.
— Беру свои слова обратно. Вы и вправду — умалишенный.
— Вовсе нет. Просто я веду свою собственную войну.
Он говорит это, пожимая плечами — с неожиданной и хмурой простотой. И от нее Дефоссё поневоле впадает в задумчивость. То, что он услышал сейчас, — предельно понятно. Что ж, завершает он свои умозаключения, каждый вычерчивает собственную траекторию выстрела…
— А как насчет моего человека?
Полицейский смотрит напряженно, непонимающе:
— Вы о ком?