— О том, кого вы арестовали.

Лицо полицейского разглаживается — он понял. И похоже, такой оборот разговора не удивил его. Можно даже сказать — оказался предвиденным.

— Вам и вправду есть до него дело?

— Да. Я хочу, чтобы он остался жив.

— Значит, останется. — Многозначительная усмешка скользит по губам испанца. — Я вам обещаю.

— И чтобы вы нам отдали его.

Полицейский склоняет голову набок, словно размышляя.

— Тут я наверное сказать ничего не могу. Но попытаюсь. Обещаю и это. Попытаться.

— Дайте слово.

Полицейский смотрит на капитана с насмешливым удивлением:

— Мое слово даже на подтирку не годится. Я постараюсь переправить этого малого сюда. Довольно с вас?

— И все же — что вы все-таки задумали?

— Мышеловку смастерить. — Снова блеснул волчий клык. — С хорошей приманкой.

Свет, сдерживаемый до сей поры низкими тучами, внезапно хлынул с высоты щедрым потоком: солнечный луч заблистал в воде; осветился белый город, опоясанный бурыми крепостными стенами. Ослепленный неожиданным сиянием, Пепе Лобо щурится, ниже надвигает шляпу — и от солнца, и чтобы ветром не снесло. С письмом в руке он стоит у правого борта.

— Ну и что ты намерен делать? — спрашивает Рикардо Маранья.

Они говорят вполголоса, отойдя в сторону. Оттого помощник, опершийся о планшир, и позволяет себе это «ты». «Кулебра», сильным ветром с юго-юго-востока развернутая носом к Пунталесу и к выходу из бухты, стоит на якоре неподалеку от пирса.

— Не решил еще.

Маранья недоверчиво склоняет голову к плечу. Очевидно, что он не одобряет все это.

— Глупость полнейшая, — говорит он. — Мы же завтра снимаемся.