Качнув головой в ответ на его молчаливое предложение налить кофе, она продолжает:

— Ты был так очарователен… Богом клянусь. Так благоразумен, так подл и так очарователен…

Макс в замешательстве изучает содержимое своей пустой чашки.

— Расскажи лучше про отца Хорхе.

— Я ведь уже говорила, что ты с ним познакомился в Ницце — ужинали у Сюзи Ферриоль. Неужели не помнишь?

— Помню, но смутно.

Меча медленно и устало убирает руку со скатерти.

— Эрнесто был человек воспитаннейший и изысканный, но ему не хватало таланта и воображения, которыми был в избытке одарен Армандо де Троэйе. Эрнесто был из тех, кто говорит только о себе, а тебя использует как предлог. Бывает, что тебе и в самом деле интересно то, что они говорят, но им об этом знать незачем.

— Да, так бывает.

— Но это опять же не твой случай. Ты всегда умел слушать.

Макс жестом как бы просит пощадить его скромность.

— Профессиональный навык, быть может?

— А в моем случае все потом пошло наперекосяк окончательно, — продолжает она, — и я стала злобствовать, знаешь, так мелко и гадко, как умеем только мы, женщины, когда нам плохо… На самом деле мне вовсе и не было так уж плохо, но и это ему вовсе незачем было знать. Несколько раз он пытался спасти наши отношения от того, что называл «пошлостью», и от полного краха, а потом сдался, отстранился, но, как и большинству мужчин, уйти ему удалось не дальше другой бабы.

Это слово в ее устах звучит почему-то не вульгарно. И это, и еще какие-то, хранимые в его памяти. В былые времена она употребляла и более крепкие слова, произнося их холодно и бесстрастно, как технические термины.

— А вот я ушла очень далеко, как ты знаешь, — говорит Меча. — Имею в виду безнравственность определенного вида. Безнравственность как вывод… Как осознание того, насколько бесплодна и пассивно несправедлива так называемая нравственность.

Она снова равнодушно стряхивает пепел на пол. Потом поднимает глаза на официанта, который, прежде чем подать счет, осведомляется, не угодно ли чего-нибудь еще. Меча смотрит на него, словно не понимает, что он говорит, или как будто его слова доносятся из дальней дали. И наконец качает головой.

— На самом деле я обжигалась два раза, — говорит она, когда официант удаляется. — Как аморальное существо, когда жила с Армандо, и как нравственная женщина, когда была замужем за Эрнесто. И только Хорхе, на мое счастье, сумел все это переменить. Его существование дало еще одну возможность. Открыло третий путь.

— Ты чаще вспоминаешь своего первого мужа?

— Армандо? Ну еще бы. Разве можно его забыть? Его знаменитое танго преследовало меня всю жизнь. Как и ты, в известном смысле. И сейчас — тоже.