— Не приближайся.

Она шевельнула плечами — и смокинг соскользнул на землю. Лег темным пятном у ног Макса. Призрачно белея, шаль стала медленно удаляться в густом мраке сосен.

— Хочу, чтобы ты исчез из моей жизни. Моей — и всех, кого я знаю. И немедленно.

Покуда он поднимал с земли пиджак и выпрямлялся, зарокотал мотор «Ситроена», и вспыхнувшие фары, выхватив из темноты его силуэт у каменного парапета, ослепили Макса. Потом зашуршали шины по гравию, и автомобиль двинулся в сторону Ниццы.

Макс, подняв для спасения от рассветного холода воротник смокинга, долго шел назад, в отель, по шоссе от Лазарето до порта. На его счастье, возле мола Кассини стоял фиакр со спавшим на козлах возницей. Макс, попросив поднять парусиновый верх, уселся и вскоре задремал, убаюканный покачиванием экипажа, катившего по склону Роба-Капеу, и слышал сквозь сон, как цокают копыта по асфальту, покуда лиловая полоска зари все явственнее прочерчивала границу между неразличимо темными пространствами моря и неба. Вот она, моя жизнь, подумал он, или, по крайней мере, существенная ее часть — ловить на рассвете такси, чувствуя запах женщины либо впустую убитой ночи, да при том, что одно никак не противоречит другому. И порт, и окраины были освещены скудно, но когда обогнули холм с замком на вершине, перед глазами возникла изогнутая линия горящих фонарей на проспекте Англичан, уходившем, казалось, куда-то в бесконечность. Когда добрались до Поншетт, ему захотелось есть и курить, так что он остановил фиакр, вылез, прошел под арками проспекта Салейя и под темными ветвями молодых платанов двинулся мимо пахшего кладбищем цветочного рынка, ища какое-нибудь кафе, открытое спозаранку.

Уплатил двенадцать франков за пачку «Голуаз» и три — за чашку кофе со свежими сливками и ломтик поджаренного хлеба, присел у окна, выходившего на улицу, закурил, глядя, как снаружи темнота из черной делается сероватой, а двое муниципальных служащих, сметя в кучу увядшие лепестки, стебли, листья, подсоединили шланг с длинным медным наконечником и принялись поливать тротуар. Размышляя над событиями прошедшей ночи и теми, что должны произойти в ближайшие дни, Макс пытался ввести в разумные измерения фактор Мечи Инсунсы, так неожиданно вторгшийся в его планы и в саму его жизнь. Чтобы вернуть самообладание, он постарался осмыслить технические детали предстоящего дела, прикинуть меру опасности и возможные варианты. Только так сможешь, сказал он себе. Только так одолеешь свою растерянность, чреватую гибельными ошибками. Он подумал про итальянских агентов, про человека, назвавшегося Мостасой, и беспокойно заерзал на стуле, будто утренний холод сквозь оконное стекло пробрал до костей. Слишком много поставлено на кон, чтобы Меча Инсунса вместе с воспоминаниями и их последствиями могла затуманить ему рассудок. Чтобы столь несвоевременное сочетание случившегося девять лет назад и сегодня ночью могло сбить ему сердечный ритм — впереди так много еще всякого, что он должен быть ровным и четким.